Человек семьи

После третьей рюмки Пат почувствовал легкость в голове. Прошла всего одна ночь после убийства, и вот он сидит здесь, а заголовки кричат со страниц газет перед ним... странные, почти комические рассуждения о мотиве, неверные намеки на виновных... От этого он испытывал какое-то ощущение власти – не из-за денег или положения, но просто потому, что он мог управлять событиями.

– Но ты знаешь, – сказал Пат, – нам надо покончить с насилием, кровопролитием, особенно внутри Семьи. Это привлекает нездоровое внимание. Сначала Анастасиа, затем возня с Костелло, теперь это убийство. В конце концов нами займется федеральная полиция, а от них отделаться будет гораздо труднее, чем от людей из Департамента полиции Нью-Йорка. Тебе следовало бы послушать Регана Дойла. Он смахивает на добермана-пинчера, рвущегося в атаку. Однажды я беседовал с отцом Рэем, и он говорил о Макиавелли, который сказал, что есть два вида людей: лисы и львы. Лисы живут своими мозгами. Я даже помню его слова: "Они надеются на хитрость и обман". Львы используют силу вместо мозгов. Он сказал, что они "консервативны, патриотичны, лояльны по отношению к традиции, к семье, церкви, стране. Они не доверяют новому и обязанности и характер ставят выше мозгов". Дон Витоне – это лиса. Если бы он держался подальше от белого порошка, то и сейчас бы был на коне. А теперь пора какой-нибудь другой лисе его заменить.

Сэм встревоженно поднял глаза:

– Ты осторожнее с бренди, сынок. Что-то ты слишком разболтался. Наш друг Эги раньше говорил так же....

– Ну, я просто теоретизирую.

– Надеюсь, что это так, – заметил Сэм.

– Во всяком случае, ты знаешь, кто настоящая лиса. Это не Лаки. Это не дон Витоне. Это тот тощий еврей в Майами, Лански. Он никогда не пачкает своих рук. Он просто сидит и гребет под себя. Макиавелли был бы им восхищен. А у нас немного от лисы и немного от льва. Может быть, слишком много от льва.

Пат допил стакан, и Сэм поспешно налил ему еще.

– Стоп, стоп. Ты знаешь, что я люблю такие разговоры. У меня никогда не бывало такого, когда можешь говорить с человеком, его уважая, и не бояться, что он воткнет когда-нибудь тебе нож в спину. Мне жаль, что так с ребенком получилось... но я все же рад, что Конни выбрала тебя.

– А я рад, что вы меня приняли в свою семью, – сказал Пат.

Он понимал, что оба они стали сентиментальными от бренди, но это ему нравилось.

– Если оставаться и дальше, я позвоню домой Конни и скажу, что приеду поздно.

Он взял телефон с кофейного столика и набрал номер. Трубку взяла Эсперанца и подключила Конни.

– Я думала, ты сегодня придешь домой, – тупо проговорила Конни.

– Ты опять принимала транквилизаторы? – спросил Пат.

– А почему бы и нет? Что есть такого ценного в жизни, что бы я упускала?

– Слушай, я же тебя просил бросить их принимать.

– Следи за собой, Конте. Как-нибудь поскользнешься.

"Она распускается с каждым днем", – подумал Пат.

– Послушай, а чем ты сейчас расстроена? – спросил он.

– Ты опять что-то натворил. Я знаю это. Я не хочу крови на пороге моего дома. Не хочу, чтобы мне стыдно было ходить в церковь.

– Ох, Бога ради. Выпей стакан теплого молока и ложись спать. Я скоро буду.

– Чтоб ты сдох, – ответила Конни и повесила трубку.

Пат представил себе, как она перекрестилась после этих слов.

– Ты знаешь, – сказал Пат, снова взяв стакан, – по-моему, твоя дочь – ясновидящая. Не знаю, как это у нее получается, но каждый раз, когда что-нибудь случается, она чувствует это своими "антеннами". Она никогда не знает, что происходит, но всегда знает, что что-то происходит.

– Я знаю, знаю, Паскуале. Иногда мне кажется, что она – только дочь своей матушки, и только ее, без моей примеси. Слушай, пей, – сказал он, подливая ему в стакан еще испанского бренди.

Глава 23

Реган Дойл начинал чувствовать себя в своем Нью-йоркском отделении Бюро кем-то вроде бунтовщика. Он всегда считал себя исполнительным, опрятным агентом, который нравится Директору, но места, которые ему надо было посещать ради своего частного расследования, никак не подходили к его образу "чистюли".

После Вашингтонского Нью-йоркское отделение ФБР было вторым по значимости, и его начальник, Харвей Фостер, считался не только отличным работником, но и специалистом по связям с общественностью. Он много делал для того, чтобы Бюро стало таким, каким его хотел видеть Директор. Регану казалось, что в Бюро больше думают о статистике, скорости делопроизводства и поиске потерянных предметов, чем о настоящей борьбе с преступностью. Большая часть работы состояла в поиске надежных осведомителей, так как в преступном мире не было агентов Бюро. Лучший способ добиться похвалы или продвижения состоял в поиске осведомителей.