Человек случайностей

Студия Сиком-Хьюза помещалась в Хаммерсмит, с улицы туда вели пропитанные сыростью ступени; позади здания находился окруженный высоким забором сад, поросший крапивой, щавелем, побегами бузины. Желтовато-зеленый мох покрывал стены, споры его попадали и внутрь, так что вокруг оконных рам и вдоль карнизов тоже появились тонкие полоски зелени. Поскольку помещение студии не предназначалось для жилья, тут не было ни кухни, ни ванной, а уборная во дворе давно уже была заколочена. Но из-за того, что дела шли неважно, Сиком-Хьюз переселился на житье в студию и в то же время пытался скрыть это переселение от Митци, прикрывая по утрам постель газетами и притворяясь, что только что пришел. Садик он долгое время использовал как туалет, отчего в воздухе стоял запах мочи, даже летний дождь не мог своей неземной свежестью эту вонь победить.

Господин О. Сиком-Хьюз – то есть Оуэн, как безуспешно, да и без должного оптимизма он просил Митци называть себя, – был валлийцем, страдающим ностальгией. Возраст его определить было затруднительно. Согбенный, как друид, он мечтал отрастить бороду, только она у него не росла, а однажды получил небольшую премию на местном конкурсе пения и декламации валлийской поэзии. Поначалу он неплохо преуспевал на ниве фотографии. Отыскиваемые и запечатлеваемые им молодые версии лиц знаменитостей пользовались популярностью. Но склонность к спиртному, игра на бегах, своеобразная валлийская невезучесть, а также, ходили слухи, неумеренное увлечение женским полом – все это в конце концов привело Сикома к краху. Некоторую часть клиентуры ему пока удалось сохранять. Но то, что дела идут вкривь и вкось, уже перестало быть секретом. Если кто-нибудь звонил, Митци приходилось разыскивать хозяина если не в конторе букмекера, то в питейном заведении.

Машинку Митци освоила уже в зрелые годы. Стенографии так и не смогла выучить, да и на машинке печатала неважно, с ошибками. Она и Сиком были, по сути, созданы друг для друга. Платил он ей скромно за скромные услуги и, как она догадывалась, симпатизировал ей, потому что она тоже была из числа неудачников и поэтому ей было не с руки его осуждать. Ее заурядность действовала на него успокаивающе. Позднее с некоторым беспокойством она стала замечать в себе что-то похожее на увлечение. Сиком-Хьюз в молодости наверняка был недурен собой. В его серых глазах до сих пор сохранился блеск. А вот лицо обрюзгло, покрылось сеточкой красноватых прожилок, и длинные неопрятные волосы были тусклыми и жирными, словно постоянно мокрыми. Он имел привычку отбрасывать кудри назад и глядеть задумчиво; но должно было пройти какое-то время, прежде чем Митци поняла, что этот полный печали взгляд всегда прикован к ней.

Физически он ее не привлекал и в то же время чем-то вроде и нравился, в общем, она тоже, кажется, была к нему неравнодушна. Ситуация со временем могла запутаться окончательно, если бы провидение не устроило так, что Сиком-Хьюз стал должником Митци. Однажды он, то и дело отбрасывая волосы назад, объяснил ей, что полного жалованья платить не в состоянии, и робко спросил, не согласится ли она на половину и вексель. С тех пор у нее скопилось уже несколько векселей. Придет время, загадочно намекал Сиком, когда дела начнут поправляться, и вот тогда она получит свои деньги все до последнего пенни. Каким образом придет это время, разве что его принесет быстроногая лошадь, этого Митци не знала и поэтому каждый день собиралась уйти, но, жалея его, да и сомневаясь, что отыщет где-нибудь место получше, оставалась; к тому же она считала, что, оставшись, сможет получить хоть какие-то деньги, а если уйдет, уж наверняка своих денег не увидит. Тем временем Сиком вспомнил, что валлийская честь запрещает мужчине ухаживать за женщиной, которой он должен, и, таким образом, тоскливые взгляды прекратились.