Тени здесь как на картинах итальянского сюрреалиста де Кирико. Не так много в мире сооружений, столь требовательно направляющих взгляд зрителей на определенную точку в пространстве. Эту фотографию можно было бы поместить на обложку книги, посвященной зрительному восприятию, а еще она вновь напоминает нам о том, что наука в лучших своих проявлениях антиколониальна. Если крестоносцы и конкистадоры идут напролом, движимые личным эгоизмом и чувством национального превосходства, то научное наблюдение терпеливо и исполнено смирения. Оно не спешит и не боится пересматривать собственные догмы. И лишь в том случае, если опровергнуть их не удается, принимает их за истину.
Как мы увидим, в последующие века люди заглянут внутрь тела, используя иные диапазоны электромагнитного спектра, чем видимый свет, но сейчас давайте обратим внимание на одну область, объединяющую наблюдение, науку и человека. Врачам не нужно делать надрез на теле, чтобы понять, как оно функционирует, или поставить диагноз. В старину врачи больше уделяли внимание толстым медицинским фолиантам, чем осмотру пациента. Но со временем пришло понимание, что диагностика – это наблюдение, и не только за физическим, но и за психическим здоровьем. В странах, где не хватает медицинского оборудования, врачам приходится еще тщательнее изучать симптомы болезни своих пациентов, ведь диагносты – те же детективы в своей сфере.
Галилео Галилей
Наш экскурс в область древней науки и анатомии завершен, и мы возвращаемся в 1609 год в Венецию, город колониальных и торговых амбиций, ставший в нашей истории отправной точкой для экспансии совершенно иного рода. Наблюдения, проведенные Галилео с крыши Кампанилы, продемонстрировали изумительные возможности увеличительного прибора, и за несколько месяцев ученый сконструировал новый телескоп, который увеличивал в тридцать (или даже больше) раз. С его помощью Галилей всматривался в ночное небо – и навсегда изменил существовавшие представления о Вселенной. Вот отрывок из его книги «Звездный вестник»:
Но что значительно превосходит всякое изумление и что прежде всего побудило нас поставить об этом в известность всех астрономов и философов, заключается в том, что мы как бы нашли четыре блуждающих звезды, никому из бывших до нас не известные и не наблюдавшиеся[8]
.Четыре блуждающих звезды были спутниками, или лунами, Юпитера. С этого момента человек вооружился для наблюдений. Желание видеть побудило его создавать приборы, позволявшие заглянуть в другие миры, большие и малые. Новая оптика помогала приблизить объект или рассмотреть его более детально. Галилей раскинул свою визуальную сеть и захватил в нее то, что при желании можно было осмыслить и включить в нашу картину мира. «Раскинуть сеть» и «захватить» звучит как-то слишком по-колонизаторски, словно мы посягаем на богатство окружающего мира ради собственной выгоды, и с этим не поспоришь – человечество несомненно извлекло пользу из научных открытий. Однако разница заключается в том, что в идеале научное наблюдение не стремится ничего присвоить. Оно не своекорыстно. Его цель – обогащение, но не материальное. Правда, наука часто идет на поводу у коммерции, финансовая выгода может быть стимулом для исследований, но в те века, о которых идет речь в нашей истории, важно отделять научный принцип от его последующего применения.
Если результаты наблюдений не укладываются в привычный миропорядок, значит он требует переосмысления. Наблюдение может обладать огромным разрушительным потенциалом, в чем Галилею очень скоро пришлось убедиться. Его опыты подтвердили выдвигавшееся Коперником и другими учеными предположение: Земля не является центром Вселенной. Спутники Юпитера вращаются вокруг Юпитера, а не вокруг нас. Мир оказался не геоцентрическим – еще один удар по колониальному мышлению европейцев. Само по себе это открытие не было ниспровержением христианского вероучения, но сильно его пошатнуло. В 1611 году, вскоре после того, как Галилей проводил свои наблюдения на Кампаниле, Ватикан, ничем не отличавшийся от современного полицейского государства, завел на него дело. Процесс шел туго, инквизиторы не собирались вникать в научную аргументацию, но на одном они стояли твердо: учение, согласно которому Земля находится не в центре мироздания, надо запретить. Галилей вынужден был прикусить язык, пока на престол не взошел новый, более рассудительный папа Урбан VIII. Появилась надежда, что в период его правления к научным изысканиям будут относиться с большей терпимостью. Папа даже посвятил Галилею стихотворение, и ученый отправился в Рим на встречу с понтификом. Они гуляли в садах Ватикана, и Галилей воспользовался случаем, чтобы вступиться за достоверность научных наблюдений.