Сенька посмотрел по сторонам. Чуть светало уже, видны были часы на фронтоне школы. Половину четвертого они показывали. Сенька увидел старика Коновалова, увидел деда Подшивалова из третьего подъезда, внуков его увидел. А еще – полковника с женой – из пятого, и близнецов Мишку и Гришку – из двенадцатого… А все же больше, куда больше было молодежи – совсем юных парней и девчонок, Сенька и не помнил всех. Хотя нет, кое-кого узнал: вон Павлик Топорин промелькнул, вон – его одноклассник, сын библиотекарши, а вон – еще ребята, тоже вроде знакомые…
– Молодых-то сколько!..
– Им эти стены – во где! – парень провел ладонью по горлу. – Устали биться.
– Значит, видят?
– Лучше всех!
– А зачем сейчас строят?
– А ты зачем?.. Чтоб все увидели.
– А потом что?
– Потом суп с котом. Люди работают, Сеня, а мы стоим. Неудобно.
– Подавай! – Сенька как очнулся, зачерпнул раствор, уложил в стену кирпич, выхватил другой из рук парня. – Ирка, включайся, раз не спишь!
– А я уже, Сеня, – ответила Ирка. Она и рукавицы где-то раздобыла, тащила, скособочившись, ведро с раствором. Сенька обеспокоился:
– Не тяжело?
– Теперь нет, – ответила весело, поставила ведро на асфальт возле Сеньки. – Я тебе помогать буду, тебе, ладно?
– Валяй!
И пошло-поехало, стена росла и впрямь как в сказке: за одну ночь – дворец. Только на кой нам дворец? Дворец нам держава за бесплатно построила, а мы лучше – стену, мы за нее дорого заплатили – кто чем! Впрочем, о цене уже говорено, не стоит повторяться… А вместо девицы-волшебницы, ускорению темпов весьма способствующей, у нас – обыкновенный паренек в куртке, типичный представитель юного поколения, славной смены отцов и дедов, никакой не фантом, наш с вами современник – школьник, пэтэушник, студент, работяга. Вон они, типичные, по двору носятся – кто с кирпичом, кто с лопатой, кто с ведром, в котором – песок, цемент или вода, три волшебных составных части сказки.
– Подноси! – кричат. – Замешивай! Клади!
Стену строим!
Столько лет всем колхозом возводили – пора бы и лбом в нее ткнуться…
Ровно в пять утра Алевтина Олеговна вышла во двор. Остановилась, глазам своим не поверила, спросила:
– Что это?
– Стену строим! – подскочил к ней давешний молодой человек.
– А стена в подъезде – тоже ваша работа?
– Почему наша? Ваша, общая… А высоко ли она забралась?
– До второго этажа. По лестнице спускаться трудно.
– Хорошо – успели! Через час-другой стена в квартиры прорастет – не войти, не выйти.
– А зачем? Зачем?
– Для лучшей коммуникабельности, – научно ответил молодой человек, – для удобства общения… А вы спешите, спешите, уважаемая Алевтина Олеговна, нам вашего тумана ох как не хватает…
– Был уже туман.
– Вечером-то? Не туман – так, намек. Зрячие поняли, слепые не заметили. Ваш муж, например… Ведь не заметил, нет?
– Нет.
– А надо, чтоб и слепые прозрели.
– Прозреть в тумане? Парадокс!
– Это ли парадокс!.. Вы байку слыхали? Безработных у нас нет, а уйма людей не работает; они не работают, а зарплату получают… Про такие парадоксы сейчас в газетах пишут, по телевизору – каждый день. А мы – без газет, мы – сами с усами. Тумана не видно? Мы его таким сотворим – никто шагу не сделает. А сделает – в стену упрется.
– Это больно, – тихо сказала Алевтина Олеговна.
Молодой человек сделался серьезным, глупое свое ерничание прекратил. Так же тихо ответил:
– Прозревать всегда больно, Алевтина Олеговна, процесс это мучительный. Но – целебный. Сказано: увидеть – значит понять. Но как увидеть? Чтобы понять, надо глубоко-о смотреть, не в лицо – в душу. А тогда и стен не будет.
– Их еще сломать надо…
– Это уж кто сумеет, кто решится. Тоже, знаете ли, подвиг. А иные не захотят, так и жить станут – как жили.
– Как жили… – эхом откликнулась Алевтина Олеговна. Опомнилась, сказала решительно: – Я пойду.
– Идите, – кивнул ей молодой человек, – и помните: ваш туман станет катализатором. Вы только в окно его выпустите и можете быть свободны.
– Свободна? – невесело усмехнулась Алевтина Олеговна. – От чего свободна?
Молодой человек тоже усмехнулся, но – весело:
– От того, что в тумане увидите… Опять парадокс получается! Ну просто никуда без них…
Старик Коновалов кладку растил, а Павлик Топорин ему кирпичи подавал, раствор подносил. Ладно трудились.
– Хороший вы народ, мальцы, – сказал между делом Коновалов.
– Интересно, чем? – спросил Павлик. Весь он был в цементном растворе – и майка, и джинсы, и руки, и лицо. Даже волосы слиплись – не разодрать.
– Понимающий, – со значением изрек Коновалов.
– Что же это мы понимаем?
– Что жить открыто надо. Был бы поэтом, сказал бы: распахнуто.
Павлик засмеялся.
– Говорят: распахнуто жить – опасно. Вместе с хорошим всякая дрянь залететь может.
– А голова на что? Глаза на что? Дрянь, она и есть дрянь, ее сразу видно. У тебя в доме двери – настежь, ты ее и вымети, не храни.
– Неплохая метафора, – оценил Павлик.
– Не метафора это никакая, – сердито сказал Коновалов. – Житейское дело.
– А если житейское, чего ж не выметаем? Дряни накопили…
– А ты не копи.
– Совет принял. Но для меня, что копить, что мести, – все еще впереди. А сами-то вы как?