Человек среди песков

Строители, как известно, не очень-то рады таким находкам, на которые, словно мухи на мед, слетаются толпы археологов, любопытных, болтунов с крупными связями, обычно располагающие свободным временем. А у строителей времени в обрез. И среди них ходит немало мрачных рассказов о том, как откладывали, а то и вовсе прекращали работы из-за нескольких обнаруженных камней. Поэтому порой в этих случаях бульдозеристы прикидываются слепыми. Другой на месте Вире так бы и поступил — мол, ничего не видел, ничего не знаю! — но он не из таких: его одолевают опасения, щепетильность, к тому же, надо прямо признать, он наткнулся на огромную глыбу.

— Да, вы очень правильно сделали, — повторяет Дюрбен. — Пойдемте посмотрим!

И обернувшись ко мне, предлагает:

— Пойдемте и вы с нами! Хотите?

Я сгорал от желания увидеть находку. Мы вскочили в джип и на полной скорости рванули вперед в облаке пыли.

Бульдозер неподвижно стоит около развороченного холма, мотор выключен. Бульдозерист с непроницаемым, равнодушным лицом курит, прислонясь к гусеницам машины. Рабочие, присев на корточки в тени грузовика тихо переговариваются между собой и замолкают при нашем приближении. В нескольких метрах от бульдозера между вывороченными камнями видна темная расщелина, в которую мы и проникаем все трое с фонарями в руках.

Вначале узкий коридор между высокими и серыми камнями. Мы идем не сгибаясь, но по мере того как мы продвигаемся все дальше, приходится наклонять голову, а когда приближаемся к тому месту, которое действительно в свете фонарей напоминает склеп, даже слегка сгибаем колени. Я подозреваю, что те, кто строил этот склеп, возможно, хотели, чтобы люди входили сюда не с высоко поднятой головой, а в смиренной позе, согнувшись чуть не в три погибели. Идущий впереди меня Дюрбен двигается, словно большая обезьяна. По временам его каска с глухим стуком ударяется о камень. Позади меня пыхтит Вире. Меня удивляет, что здесь совсем не пахнет ни плесенью, ни сыростью, как это обычно бывает в подземельях. Дотронувшись до стены, я убеждаюсь, что она совершенно сухая.

Помещение оказывается небольшим, с круглыми сводами — настоящий улей; и я сразу подумал, что это в миниатюре напоминает захоронения в Микенах. Вдоль стен расставлены небольшие кувшины, плоские камни, бычьи рога и куски почерневшего, словно от огня, дерева. И нигде никаких надписей. Варварство, до возникновения письменности. В центре высится саркофаг из черного массивного камня, тоже без малейшего орнамента, тот самый, о котором рассказывал нам Вире, он водит теперь по нему лучом своего фонарика и твердит: «Вот, это здесь!» — как будто нам и без того не ясно.

Дюрбен проводит рукой по могильной плите, и, когда наши взгляды встречаются, я читаю в его глазах то же смятение, что охватило и меня, когда мы вошли в этот сводчатый склеп, смятение, которого, очевидно, не испытывает Вире, спокойно предлагающий:

— Ну что, откроем? — словно речь идет о консервной банке. Он добавляет: — У меня тут все необходимое! — и достает из темноты лом.

Дюрбен немного колеблется, затем произносит:

— Что ж, давайте, — и тут же отдергивает от плиты руку, словно не желает принимать в этом участия, и взгляд его становится напряженным.

Вначале лом только скользит по камню, напоминающему базальт, но вот Вире находит щель, плита дрогнула, и я медленно сдвигаю ее, а в голове моей при этом возникают слова: «наложение щипцов», «роды» и затем, что еще более странно, — «девственность». Наконец, когда отверстие оказывается достаточно большим, Дюрбен, руки которого свободны, направляет внутрь саркофага луч своего фонарика.

В саркофаге лежит на боку маленький скелет с поджатыми коленями, точно плод в чреве матери. По тонким костям можно догадаться что это женщина, скорее всего, девушка, а зеленые камешки, рассыпавшиеся вокруг ее шеи, вероятно остатки ожерелья, нитка которого истлела. На лице еще сохраняются остатки кожи, задубевшей и темной, как у мумии. Вместо глаз в орбиты вставлены два камня такого же цвета, что и ожерелье, и от этого кажется, что мертвая смотрит на нас зеленым взглядом. На лице, на костях и по краям саркофага поблескивают мелкие белые кристаллики, отчего мне вдруг приходит в голову нелепая мысль: может, в те времена было принято бальзамировать трупы в соляном растворе.

У правого плеча лежит статуэтка птицы со сложенными крыльями, длинным клювом и крючковатыми лапами. Под ногами покоится другое животное, полужаба-полудракон, нечто напоминающее подставку для поленьев в камине.

Мы стоим молча. Я слышу учащенное дыхание Дюрбена и его покашливание, затем рука его скользит в гробницу, и он осторожно берет один из камней ожерелья. На его ладони лежит неизвестный мне камень цвета глубинных вод с мелкими круглыми пятнышками, запоминающими зрачок. Возможно, ритуал удаления глаз и замены их камнями объяснялся именно этим: умершую как бы наделяли десятками глаз.

Дюрбен, который до сих пор не произнес ни слова, говорит тихим голосом, будто он находится в церкви:

— Что ж, идемте.