Несколько десятилетий назад здесь был возведен монумент, который заинтересовал Иосифа, но одновременно вызвал неприятное чувство. Это была синагога. Построенная из белого камня, с фасадом, украшенным пилястрами, она возвышалась на помосте, который позволял видеть ее на расстоянии в многие тысячи локтей. Внутри синагога также была прекрасна. Высокий неф, свод которого подпирали семь колонн, широкие приделы и вымощенный белоснежными плитами пол вызывали искреннее восхищение. Однако на ее строительство собственные динарии пожертвовал центурион, римлянин, который любил иудеев. Но разве римлянин мог любить иудеев? А если он их любил, то почему остался язычником? Однако гораздо хуже было то, что, следовательно, нашлись иудеи, которые любили римлян. Требовалось признать очевидное: в Капернауме не существовало взаимной ненависти. Возможно, синагога была подарком демона…
Иосиф дважды или даже трижды пытался обсудить это с раввином синагоги, но тот принадлежал к той же породе людей, что и Елеазар из Александрии: он был слишком веротерпимым. Раввин учтиво развеял сомнения Иосифа и, подумав, что старик решил таким образом получить вспомоществование, предложил ему помочь найти новых заказчиков. Но этим он еще сильнее оскорбил Иосифа.
Более того, раввин допустил еще одну непростительную бестактность.
– Почему, брат мой, ты никак не соберешься привести своего сына в нашу школу? – спросил он.
– Я намерен сам его учить, – ответил Иосиф.
– Я, разумеется, не имею в виду плотницкое мастерство, – настаивал раввин. – Я говорю о Книгах.
– Именно так я и понял, – процедил сквозь зубы Иосиф.
Ребенку исполнилось пять лет. Иосиф обучал его плотницкому делу, усаживая в мастерской, чтобы Иисус наблюдал за работой плотников. При необходимости он просил Иисуса самого что-то сделать – подмести пол в мастерской, найти какой-нибудь инструмент или сбегать за покупками. Таким образом Иисус усвоил азы ремесла, например он узнал, чем отличается рубанок от фуганка, как приладить фриз и почему штифты обрабатывают вдоль волокна.
В пять лет Иисус стал учиться обтесывать доски рубанком. После первого урока у него два дня болели руки. В шесть лет он знал, как надо шлифовать дерево, заделывать трещины канифолью или древесными опилками, смешанными с яичным белком, – в зависимости от того, пойдет ли доска на внешнюю или внутреннюю отделку, и как при помощи бурава высверливать ровные отверстия. В семь лет он мог надлежащим образом обтесать и обстругать изделие и сделать штыри и подходящие для них пазы. В восемь лет он мог изготовить стол, стул или скамью (весьма трудоемкое дело, поскольку, прежде чем стянуть скамью обручами, надо было хорошенько вымочить древесину) и получил первые уроки резьбы. Вскоре единственным препятствием в работе стали физические силы Иисуса. Иосиф брал ребенка с собой в город и спрашивал:
– Видишь эту большую дверь? Как ты сможешь сделать подобную, если у тебя имеются доски намного короче ее высоты?
Или говорил:
– Видишь изображения людей? Наш Закон запрещает делать это. Даже если ты считаешь, что у тебя есть к этому способности, отвечай, если тебя попросят кого-то изобразить, что ты не умеешь.
Ученики любили Иисуса. Он был терпеливым, безмерно учтивым и выносливым мальчиком. И он был красивым, но не только благодаря каштановым волосам, глазам орехового цвета, золотистому отливу кожи или тонкому стану, но и исходившему от него удивительному спокойствию. Его красота черпала силу в таких источниках, о которых никто даже не догадывался. Казалось, он таил в себе мечты и размышления, которых не выдавали ни редко произносимые слова, ни скупые жесты. После работы Иисус часто прогуливался в одиночестве вдоль берега, наблюдая за взаимодействием ветра, облаков и воды и за рыболовами, вытаскивавшими свой улов. Случалось, что он не возвращался домой к вечерней трапезе, а ужин, всегда состоящий из жареной рыбы, лука и хлеба, с ним делили рыболовы. В этой скромной пище ребенку никогда не отказывали, поскольку он охотно помогал сортировать рыбу по виду и размерам, в том числе и сомов, которых ели только римляне.
Иисусу не с кем было поговорить по душам. С возрастом Иосиф постепенно превращался в бесплотное существо и все чаще погружался в угрюмое молчание. А Мария, что она знала? Кто мог объяснить, почему иудеи, которые, между прочим, жили у себя на родине, подчинялись чужеземному господству? И почему даже их царь был чужеземцем?