Человек-Т, или Приключения экипажа «Пахаря»

Кадры, что я отснял в на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам, как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.

Но слава, известность и популярность газетчика и, уж тем более репортёра, – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твоё имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра…. Завтра случается другая, не менее невероятная и гораздо более важная сенсация (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.

Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.

Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати, предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба, бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережёвывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумало и осуществило само ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант – божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько-нибудь серьёзная редакция.

Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв терракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну и нашими с Машей, отношениями, конечно.

Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.

Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чём на меня не давила и ни на чём не настаивала, – благо, что и работа её отнимала много и сил, и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.

Деньги и свободное время.

Что ещё нужно человеку для счастья?

Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то, и другое.

Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.

Друзья и любимая.

Что касается последней, то, как я уже говорил, Маша вполне подходила на эту роль. И не только подходила, но и успешно исполняла. Причём с каждым днём все с большей искренностью и достоверностью.

А вот с друзьями положение было сложнее. Их у меня не было. Вернее, почти не было. Так уж сложилось. Друзья детства и юности остались в других городах и странах и как-то постепенно перешли из реальности в область воспоминаний. А в Москве я настоящих друзей как-то не приобрёл. Знакомых и товарищей всех определений и рангов имелось навалом, но вот друзей…. Был, правда, Витька Бондарь, которого я без всяких натяжек мог назвать своим другом, но виделись мы с ним редко. Впрочем, об этом, кажется, я уже писал.

Некоторые говорят, что для мужского счастья необходимо ещё дело, которому ты, так сказать, служишь, но я не уверен в правоте этих некоторых. То есть, с их точки зрения людей, таковое дело имеющих, они, разумеется, правы. Но в том-то и дело, – прошу прощения за тавтологию – что для себя я подобного дела или занятия к тридцати годам так и не нашёл. И только теперь, получив от судьбы и шаровой молнии способность мгновенного перемещения в пространстве на любые расстояния, мне показалось, что желанное и необходимое дело у меня тоже появилось. Я ещё не знал точно, в чём оно будет заключаться, но понимал, что торчать по-прежнему в отделе происшествий даже очень известной газеты теперь глупо и мелко. Мне требовались грандиозные свершения, и я был намерен эти свершения осуществить. Оставался пустяк – определить, какие именно свершения мне по душе.