Человек тайцзи. Чжан Шаньмин: путь мастера

Однако уже через минуту начинает казаться, что и в этом случае интересного разговора у нас не получится. Причина проста: мой новый собеседник – зануда. Ходит вокруг да около и старается ничего не говорить напрямую, изо всех сил прикидывается мягким и податливым, нарезает круги и, как пишут в учебных пособиях по тайцзи, усердно прячет свою иголку в стоге сена. Вот только напрасно он пытается таким способом усыпить мою бдительность. Поддакиваю, ловя каждое его движение, но держусь настороже. Моя задача проста: поддерживать светскую беседу, но не увлекаться ею, понять моего собеседника, не давая втянуть себя в серьезный разговор. Так, сейчас он выйдет на очередной круг и постарается меня толкнуть, мне же вместо встречной реплики нужно будет просто уклониться, ответить уходом от ответа, чтобы он вспылил и вышел из равновесия…

Но не тут-то было. Раз за разом не я вывожу его из равновесия, а он меня. Как ему это удается – убейте, не понимаю. Сразу ощущается отличие от моих предыдущих собеседников, собранного из прямых углов атлета и безжизненной девушки с отстраненными руками. Единоборец маленький, верткий, упругий и живо отзывается на смену вектора движения. Когда надо, он мягкий, толкаю его, и он покорно сдает позиции, но в беспорядочное бегство не срывается, применяет усилие «пан», откатывается назад плавно, с достоинством. Приняв мой толчок и отведя мою ладонь вбок с помощью усилия «люй», он переходит в наступление, и здесь уже мне важно вовремя, не задерживаясь, уйти. Круг, еще один, еще – и я отшатываюсь в сторону, не в силах удержаться на ногах в исходной стойке. Сколько раз мне нужно будет еще повторить, чтобы понять, как он это делает? Десяти уже не хватило.

Не выдерживаю, спрашиваю и получаю четкий, продуманный ответ. Оказывается, мой собеседник уже разложил по полочкам мою ошибку и готов все объяснить. Подловил он меня на том, что овал, который я описываю рукой, неровный. Понаблюдав за траекторией движения моей руки, нашел слабое место и раз за разом пользуется своими наблюдениями. Когда он толкает меня в грудь, я слишком рано начинаю отводить толчок в сторону, не жду момента, когда его усилие достигнет своей крайней точки, и в результате слишком сильно срезаю угол овала. Это действие требует от меня лишних усилий и выводит из равновесия, остается подтолкнуть в нужном направлении – и я готов упасть. Да, хорошо он, конечно, разобрался в моих ошибках. Вот только воспользоваться этим разбором полетов мне никак не удается – исправить неровный овал не получается хоть тресни. Еще некоторое время продолжаем крутить туйшоу, но энтузиазм мой потихоньку начинает спадать, и я начинаю поглядывать по сторонам.

Шаньмин ловит мой взгляд и кивает, приглашая в пару. Хотя за время занятий с ним мои руки намотали не знаю уж сколько кругов, кто же откажется от такого предложения? Его туйшоу до сих пор остается для меня загадкой. Его единственное сходство с моим предыдущим партнером заключается в том, что с ним тоже вести диалог на равных до сих пор не получается: мне еще ни разу не удавалось столкнуть Шаньмина, в ста случаях из ста он выводит меня из равновесия.

Однако этим сходство туйшоу Шаньмина и маленького единоборца исчерпывается. Тот был зануда, усыплявший мою бдительность многократным повторением одного и того же движения. С Шаньмином же всегда точно знаю, что через три-четыре круга он меня толкнет. Знаю и ничего не могу с этим поделать. Круг, который описывали руки нашего атлета, был прерывистым, пунктирным, линия, нарисованная милой девушкой, была слишком тонкой, почти не заметной на бумаге. Шаньмин же, как настоящий художник, выводит мягко, но уверенно, с нажимом, но не ломая грифель карандаша. Его движения точны, лишних линий здесь нет – с первого раза он выдает законченный профиль, не нуждающийся в корректировке. Интересно, с чем сравнил бы мои движения Шаньмин?