Человек-тело

Меня просто загрызла тоска, когда закончился этот разговор. Захотелось немедленно выпить – много, страшно, чтобы отключиться. Все мои беды от пьянства. По пьяни я в первый раз женился, по пьяни и расстался с женой. Она уехала в Таллинн, в родительский дом, где и была прописана, затем мне по почте пришло уведомление о разводе с предложением заплатить штраф. И тут мои действия также определило пьянство. Я взял нужную сумму, по тем временам немалую, аж двести советских рублей, пошел платить штраф, но по пути завернул в пивную…

Помню, как я стоял тогда у грязной стойки и смотрел через окно на дождь. После третьей кружки у меня появились идеи. Да, именно так у нас, алкоголиков это и называется: появились идеи. Я подумал, а не напиться ли мне сегодня вусмерть, в честь окончательного, законного расставания с моей красавицей? А штраф заплачу как-нибудь потом…

Что я и сделал, и весь этот штраф за три-четыре дня пропил, куролесил по ресторанам, дружил с кем-то, именно тогда мне впервые в жизни и подсыпали клофелин случайные собутыльники, вычистив мои карманы от последних остатков штрафа, который я в итоге так и не заплатил, так и остался разведенным лишь наполовину, а эти мои скоротечные друзья еще украли и мой паспорт, а при получении нового паспортистке было лень проверять, холост я или разведен – так и осталась графа чистой, словно и не было у меня никогда никакой жены.

Страшно подумать, что пьянство часто определяет мою жизнь. Столько возможностей лишился, и вот теперь – еще одна. Ведь эта гадина, редакторша, может брякнуть за табльдотом своим коллегам, что есть на свете такой Бобчинский, с ним лучше вообще не связываться. И красный свет мне по всем издательствам, навсегда.

Более того, в невменяемом состоянии я, оказывается, потребовал снять мои публикации с нескольких сайтов в мировой паутине: копии писем у меня сохранились. Хамские, гнусные письма. Что мне взбрело в голову? Я писал что-то вроде: не могу больше терпеть, что мои тексты висят на вашем поганом портале, рядом с этими погаными авторами и т. д.

С ужасом подумал: а не стер ли я и свой собственный сайт? Нет, на месте. Посмотрел свою страницу на Прозе. ру: тоже цела. Что-то со мной происходит вовсе несусветное, если я уничтожаю то, чем больше всего на свете дорожу, смысл и причину самой своей жизни.

На кухонном балконе – горелые ошметки. Спросил Вику.

– Ты сжег там какую-то свою рукопись, – сказала она, стараясь имитировать равнодушный тон.

Да, она сердится, конечно: и на сам факт запоя, и на то, что я сжег рукопись.

– Интересно, что такое я сжег? – пробормотал я, поворошив носком тапочка ошметки.

– Да тот самый рассказ. Который уже и так сжег однажды, давно.

– Один? – спросил я оценивая количество праха.

– Похоже, что да, – ответила Вика.

– Ну, туда ему и дорога, наконец, – сказал я, уныло соображая, что с этим рассказом все же было что-то не так. – Слушай, а почитай мне из него опять. В последний раз…

– Да сколько угодно, – сказала моя молодая жена, устроилась поудобнее у меня в ногах и приступила к чтению.

Я слушал и страшная правда, наконец, полностью открылась мне.

Вика читала не тот рассказ, который я сжег на балконе, не черновик, а именно другой, старый, который я сжег на бульваре много лет назад. Я не мог не узнать свою характерную правку, благо, что перечитывал недавно черновик. В юности я много менял в уже написанных словах, сейчас пишу сразу набело, уже давно. Вот почему мне не очень-то и нужен компьютер…

Мысли мои путаются. Нет у меня никакой Вики. И меня самого, может быть нет. Нет больше ничего.

4

Впрочем, пустая риторика моя последняя запись. Вика, которой якобы нет, проделала титаническую работу: после всей этой катавасии с аутодафе она привела в порядок, систематизировала старые рукописи: получилось тринадцать больших картонных коробок – такие используют для фасовки продуктов. Вика и взяла все эти коробки в ближайшем магазине, где уже не только сменились кобылы кавказца, которые читали мой великий роман, рыгая и пердя от каждой его строки, но и самого кавказца вытеснил дагестанец. На коробках наклеены этикетки – чай, крупа, на одной даже – водка «Кристалл».

Коробки переполнены старыми тетрадями, папками для бумаг, одна – целиком с дискетами и CD-дисками. Мы вызвали машину и отвезли груз на дачу.

Это не значит, что я стал выезжать – просто съездил один раз на дачу и всё. Там, разумеется, разруха, паутина и пыль, на подоконнике валяются мертвые осы. Мы поставили коробки посередине веранды, создав пародию на пирамиду Джосера, и сразу, не раздеваясь, зачем-то трахнулись на них, пока шофер прилежно сидел в машине. Я крутил вторую жену на своих рукописях – то синюю, то желтую от цветных стекол веранды, и видел призрака самого себя, имеющего в той же комнате первую и многих других, незамужних – розовых, зеленых и фиолетовых.