Человек — ты, я и первозданный

«Словник» сов гораздо обширнее, и это понятно, ведь в полной темноте, когда они развивают активность, от визуальных сигналов мало проку. У филина целый набор звучаний: одно для охраны своей территории, другое для предупреждения об опасности, третье — знак беды, четвертым филин угрожает сопернику, пятое означает желание избежать конфликта, шестое выражает голод, седьмое — недовольство; добавлю к этому сложный дуэт самца и самки в брачный период.

У колибри всего две мышцы управляют почти рудиментарными «голосовыми связками» органа, которым птицы производят звуки, поэтому колибри способен издавать только писк. Сложное строение гортани скворца позволяет ему издавать несколько звуков, причем даже одновременно. Некоторые скворцы свободно подражают человеческой речи, а попугаи вообще мастера этого жанра; у них большой мускулистый язык, как у человека, так что они поистине наделены даром речи, хотя и не умеют пользоваться им для общения между собой. Помню, в гуще девственного леса мне попалась стая крикливых амазонских попугаев, один из которых поразил меня, «разговаривая» на языке макуси и «смеясь». Он явно улетел от выкормивших его индейцев и присоединился к сородичам, сохранив, так сказать, свои воспоминания.

Как уже говорилось, нужна чрезвычайно сложная сеть нервных волокон, чтобы способность производить звуки могла служить передаче мыслей. Радиотехник, впервые снявший заднюю крышку высококлассного магнитофона, не скрывает своего восхищения замечательно продуманной конструкцией. Высокоорганизованный мозг человека внушает знатоку еще большее восхищение плодом долгой эволюции, результатом многочисленных мутаций.

У шимпанзе, как у большинства приматов, есть свой «словник» — уханье, стоны, сердитые крики. Попытки побудить ручных шимпанзе говорить, произносить простые человеческие слова, ни к чему не привели. И дело не только в отсутствии нужного центра в коре головного мозга — нет анатомических предпосылок. Не подходит ни строение гортани, ни форма нёбного свода, не так расположен язык и так далее.

Есть разные гипотезы насчет того, как звуки начали ассоциироваться с определенными явлениями, стали кирпичиками речи. И вряд ли подлежит сомнению, что сначала речь была ономатопоэтической, то есть звукоподражательной.

Весьма вероятно, что комбинация звук-мысль рождена охотничьим образом жизни или, во всяком случае, получила свое развитие с его началом. Представим себе, что охотник вернулся на стоянку группы, обнаружив крупную дичь, которую не может убить без помощи других. Ему важно дать понять не только то, что предвидится добыча, но и какого она рода.

Многие танцы и игры народов первобытной культуры построены на подражании различным животным; в этом искусстве особенно преуспели индейские шаманы. Во время ночных ритуалов они обычно «вызывают» наиболее грозных обитателей леса при помощи горловых звуков, наводящих ужас на собравшихся членов племени; известно, что страх — основа многих религий.

Названия птиц у первобытных племен — яркий пример звукоподражания. Например, гарпия у макуси — «пиха»; так звучит крик голодных птенцов этого крупного орла. «Ахойо» — голос козодоя и его же название у индейцев. Слово «путуу» — имитация протяжного свиста другой ночной птицы, родственной козодою.

Звукоподражание присутствует не только в «примитивных» языках; у нас, шведов, бездна ономатопоэтических названий, в чем легко убедится всякий, знающий характерные для разных животных звуки. Да и латинское Cuculus воспроизводит хорошо знакомый всем голос самца кукушки.

Аналогичных примеров много; даже при различии языков нередко можно распознать в названии какие-то типичные звуки. Так, один из видов тиранновых мухоловок известен на вест-индских островах с франкоязычным населением как «кескильди» («что он сказал?»), на Тринидаде — «кискади», в Бразилии — «бемтеви» («будь здоров!»), в Венесуэле — «Хесу фуэ» («Иисус жил»). В Суринаме, где говорят по-голландски, строго ономатопоэтическое имя этой мухоловки «кричиби». Словом, звукоподражательные наименования животных — по-прежнему интернациональное явление. И не только животных: «бибоп» — разве не меткое название рода джазовой музыки?

А такие слова, как «дудеть», «свистеть»? Всех звукоподражательных единиц речи не счесть.

Недавно я видел в Африке фильм, который, в частности, рассказывает о подлинных бушменах, «диких», а не «цивилизованных», как в телесериале Лики. Один бушмен исполнял перед несколькими мальчуганами пантомиму, с поразительной точностью воспроизводящую брачный танец страуса. И мне пришло в голову, что способность представителей линии Homo говорить должна быть связана именно с такими пантомимами и звукоподражанием. Думаю, наша речь основана на самых простых, «неряшливых» имитациях.

Кстати, в бушменских языках столько горловых звуков, не говоря уже о выделяемых специалистами пяти видах щелкающих, что они не похожи ни на какие другие языки.