Человек, упавший на Землю

Он протиснулся к стойке и заказал кружку пива у женщины с очками в черной оправе под седеющей челкой. Брайс никогда не видел ее прежде; по утрам его обслуживал молчаливый недовольный старикан по имени Артур. Ее муж? Брайс слабо улыбнулся, принимая пиво, и стал пить большими глотками, чувствуя себя неуютно, мечтая поскорей уйти. Музыкальный автомат прямо за спиною заиграл народную песню под металлическое треньканье цитры: «О боже! Мешок с хлопком! О боже!..» Рядом у стойки белая девушка разговаривала с печальноглазой негритянкой о «структуре» поэзии и спрашивала, «работает» ли стихотворение. От таких разговоров Брайса всегда передергивало. Откуда они взялись, эти умники? Потом он вспомнил тот птичий язык, на котором сам, двадцати с чем-то лет от роду, говорил в тот год, когда слушал курс филологии: «ярусы смысла», «семантические проблемы», «символический уровень»… Что ж, для подлинных знаний и ума всегда найдутся заменители – ложные метафоры повсюду. Он прикончил пиво и затем, сам не зная почему, заказал еще кружку, хотя больше всего хотел уйти, убраться подальше от шума и позерства. А справедлив ли он к этим детям, старый напыщенный осел? Молодые всегда выглядят идиотски, обманываются внешним, как и все прочие. Пусть лучше отращивают бороды, чем вступают в студенческие братства или дискуссионные клубы. Они и так очень скоро научатся этому дурацкому конформизму, когда, свежевыбритые, выйдут из университета в поисках работы. Или здесь он тоже ошибается? Всегда есть вероятность, что по крайней мере кто-то из них окажется настоящим Эзрой Паундом[5], будет носить бороду всю жизнь, станет блистательным и громогласным фашистом, анархистом, социалистом, умрет в безвестном европейском городишке автором прекрасных стихов или глубоких картин, с дырою в кармане и с грандиозной славой, которая непременно придет… когда-нибудь после. Брайс допил пиво и взял еще кружку. В слегка затуманившемся сознании возникла афиша с огромными буквами «УОРЛДКОЛОР», и Брайс подумал, что «У» из аббревиатуры «У. Э. Корп.», скорее всего, означает «Уорлдколор». Впрочем, всяческая «универсальность» тоже сгодится… Как насчет «Э»? Эстетика? Эксгибиционизм? Эволюция? Или, криво усмехнулся Брайс, попросту Экран? Он улыбнулся соседке в красной куртке, которая теперь говорила про «текстуру» языка. Ей никак не могло быть больше восемнадцати… Девушка опасливо глянула на него серьезными глазами, и Брайс мгновенно почувствовал глухую боль: такая хорошенькая… Он перестал улыбаться, опрокинул в себя остатки пива и пошел к выходу. Когда он проходил мимо кабинки, бородач с факультета органики вполне трезвым голосом проговорил: «Добрый вечер, профессор Брайс!» Брайс кивнул и, толкнув дверь, вышел в теплую ночь.

Было уже одиннадцать, но желания идти домой все еще не было. Он прикинул, не зайти ли к Гелберу, единственному факультетскому приятелю, и решил, что не стоит. Гелбер, конечно, свой человек, но прямо сейчас им не о чем говорить. Не хотелось заводить разговоры о себе, о своих страхах, о пошлых желаниях, о своей ужасной, дурацкой жизни. Почему бы, в конце концов, просто не прогуляться?

Незадолго до полуночи он забрел в единственную здесь круглосуточную аптеку, пустовавшую в столь поздний час, если не считать пожилого продавца за блестящей пластиковой стойкой. Усевшись, Брайс заказал кофе и, когда глаза привыкли к искусственному сиянию люминесцентных ламп, принялся разглядывать прилавок, рассеянно читая ценники на склянках с аспирином, фотооборудовании, упаковках бритвенных лезвий… Приходилось щуриться, и голова уже начинала побаливать. Выпитое пиво, яркий свет… Лосьон для загара и карманные расчески… Затем что-то остановило его взгляд. Надпись «Уорлдколор: 35-миллиметровая фотопленка» на каждой из синих коробочек, составленных рядком за карманными расческами, под маникюрными книпсерами. Новая встреча с «Уорлдколором» почему-то немного напугала. Продавец стоял неподалеку, и Брайс попросил:

– Покажите мне пленку, пожалуйста.

Продавец сощурился (может быть, свет и его бил по глазам?).

– Какую пленку?

– Цветную. «Уорлдколор».

– Ах эту. Я не сразу…

– Я понял. – Брайс сам удивился собственной резкости. Обрывать людей на полуслове не входило в число его вредных привычек.

Старик чуть нахмурился, прошаркал вдоль прилавка и с демонстративным молчанием положил перед Брайсом пленку.

Брайс взял коробочку. Под большой надписью буковками поменьше стояло: «Идеально сбалансированная цветная фотопленка, без зерна». И ниже: «ASA[6] 200–3000, в зависимости от способа проявки».

«Боже мой! – подумал он. – Светочувствительность не может быть такой высокой! И переменной?»

– Сколько стоит?

– Четыре доллара на тридцать шесть кадров, а на двадцать – два семьдесят пять.

Брайс подбросил легонькую коробочку на ладони.

– Дороговато, не находите?

Продавец раздраженно скривился:

– Нет, потому что не надо платить за проявку.