– Отлично. – Запрокинув голову, Брайс влил в себя остатки виски. – Сколько мы пробудем в Чикаго?
– По меньшей мере два-три дня. – Ньютон встал и снова стал надевать куртку.
Брайс почувствовал волну облегчения; он уж боялся, что не выдержит. Фотопластинка…
– Полагаю, вам потребуется несколько новых рубашек, – сказал Ньютон. – Расходы я возьму на себя.
– Почему бы и нет? – Смех у Брайса получился несколько нервным. – Вы же миллионер.
– Вот именно. – Ньютон застегнул молнию на куртке. Брайс все еще сидел и, взглянув вверх, увидел, что Ньютон, загорелый и тонкий, возвышается над ним, как статуя. – Точно. Я миллионер.
Затем он вышел, пригнувшись под дверным косяком, и легко растворился в летящих снежных хлопьях…
Пальцы дрожали от нетерпения. Стыдясь этой дрожи, Брайс снял вентиляционную решетку, вытащил камеру, положил на диван и разрядил. Затем набросил пальто, бережно уложил пластинку в карман и направился сквозь снег, которого намело уже порядочно, к лаборатории. Он еле-еле сдерживался, чтобы не припустить бегом.
Лаборатория была пуста: как хорошо, что он догадался разогнать ассистентов! Брайс пошел прямиком в проявочную, даже не включив отопление, хотя лаборатория уже остыла. Просто не стал снимать пальто.
Когда он вынимал негатив из емкости с газовым проявителем, руки тряслись настолько, что вставить пластинку в машину он смог лишь с трудом. Но справился.
Когда он щелкнул выключатель на проекторе и посмотрел на экран на дальней стене, дрожь прошла, а дыхание стеснилось в горле. Целую минуту Брайс смотрел, не в силах отвести глаза. Затем круто развернулся и вышел из проявочной в лабораторию – огромную длинную комнату, теперь абсолютно пустую и очень холодную. Он насвистывал сквозь зубы, по какой-то причине выбрав мелодию «Если б вы знали Сьюзи, как я знаю Сьюзи…»[19]
.И тут, один в лаборатории, он засмеялся – тихонько, но вслух.
– Да, – сказал Брайс, и слово прыгнуло обратно, отразившись от дальней стены, над стойками для пробирок и бунзеновскими горелками, колбами и тиглями, муфельными печами и аналитическими установками.
– Да, – повторил он. – Да, сэр. Румпельштильцхен.
Прежде чем вынуть пластинку из проектора, он вновь изучил изображение на стене – обрамленная слабым контуром кресла невозможная костная структура в невозможном теле: ни грудины, ни копчика, ни ложных ребер, хрящевые шейные позвонки, тонкие, острые лопатки, сращенные второе и третье ребра. Боже мой, думал он, боже мой. Венера, Уран, Юпитер, Нептун или Марс. Боже мой!
Он ясно видел в самом уголке кадра крошечные буковки: «У. Э. Корп.». И их значение, известное ему с того времени, как он впервые попробовал установить происхождение той цветной пленки, более года назад, явилось ему серией пугающих смыслов:
Глава 5
Во время полета они почти не разговаривали. Брайс пытался читать какие-то брошюры по металлургии, но обнаружил, что не может сосредоточиться, постоянно сбивается на посторонние мысли. Время от времени он поглядывал через узкий проход – туда, где сидел Ньютон со стаканом воды в одной руке и с книгой в другой. Томик назывался «Избранные стихотворения Уоллеса Стивенса»[20]
. Лицо Ньютона было безмятежным; казалось, он целиком погрузился в чтение. По стенам салона висели большие цветные фотографии водных птиц – журавлей, фламинго, цапель, уток. Еще в первый раз, когда летел на этом самолете к месту строительства, Брайс оценил вкус, с которым были подобраны снимки; теперь же они смущали его, казались почти зловещими. Ньютон прихлебывал воду, переворачивал страницы, раз или два улыбнулся в сторону Брайса, но ничего не сказал. В иллюминаторе позади Ньютона виднелся квадрат грязно-серого неба.Меньше чем за час долетели до Чикаго, еще минут десять заняла посадка. Они вышли в неразбериху серых машин, спешащих людей, грязного подмерзшего снега. Мешком иголочек ударил по лицу ветер. Брайс уткнул подбородок в шарф, поднял воротник пальто, надвинул шляпу пониже. Оглянулся на Ньютона. Даже тот, похоже, испытывал неудобство от холодного ветра, потому что засунул руки в карманы и морщился. На Брайсе было тяжелое пальто, на Ньютоне – твидовый пиджак и шерстяные брюки. Странно было видеть его одетым таким образом. «Интересно, как бы он выглядел в шляпе?» – подумал Брайс. Марсианин, наверное, должен носить котелок.
Серый тягач оттащил самолет со взлетной полосы. Изящный самолетик, казалось, следует за тягачом нехотя, раздраженный позорной необходимостью оставаться на земле. Кто-то крикнул: «Счастливого Рождества!» – и Брайс вдруг вспомнил, что сегодня действительно Рождество. Ньютон, погруженный в свои мысли, прошел мимо него, и Брайс побрел вслед, медленно и осторожно переступая через плато и кратеры наста, похожего на грязно-серый камень, лунную поверхность.