Она похорошела еще больше, ее стан, прежде несколько худощавый, теперь стал полнее. Растерянный, тоскливый взгляд исчез, вернулась прежняя нежность цвета лица, и глаза ее снова приобрели ту ясность выражения, которая очаровала меня в былые годы. Может быть, это следствие утешительного влияния ребенка, действие времени и мирной жизни, которую она ведет теперь, одно только несомненно – я никогда не воображал, чтобы могла так скоро совершиться перемена к лучшему, подобная той, какую я нашел в Стелле через год.
Что касается ребенка, то это веселый, добродушный мальчуган, в моих глазах он обладает одним большим достоинством – не похож на отца. Я видел, с каким серьезным удивлением мать взглянула на меня, когда я взял мальчика на руки. Я уверен, что мы с ним будем друзьями.
Кажется, даже для мистрис Эйрикорт воздух Франции и французская кухня оказались полезными. Она смотрит лучше, язык ее болтает быстрее, чем прежде, и веселое расположение духа вернулось к ней настолько, что месье и мадам Вилльрэ уверяют, что в ее жилах непременно должна течь французская кровь.
Все, включая Матильду, были так рады моему возвращению, что мне казалось, будто я вернулся к себе домой. Что касается Странника, то, в интересах его красоты и здоровья, мне пришлось просить всех не угощать его всем съедобным, начиная от простого хлеба и кончая страсбургским паштетом.
Стелла говорит, что с сегодняшнего дня я познакомлюсь с их будничной жизнью в Сен-Жермене.
Утро начинается с обычной чашки кофе. В одиннадцать часов меня зовут из моего павильона к одному из тех разнообразных завтраков, которые подаются во Франции и Шотландии. В последующий за тем трехчасовой промежуток мальчика несут гулять и укладывают спать, а взрослые занимаются кто чем. В три часа – общая прогулка в лес в сопровождении шарабана, запряженного пони, для уставших членов семьи. В шесть часов все собираются к обеду. К кофе являются иногда соседи и играют в карты. В десять – мы прощаемся.
Такова программа домашней жизни. Разнообразится она прогулками по окрестностям и редкими поездками в Париж. Я домосед по характеру. Только когда я расстроен, мною овладевает беспокойство и я ищу перемены. Спокойная, однообразная жизнь в Сен-Жермене, конечно, должна бы теперь быть мне весьма по сердцу. Я стремился к ней в продолжение долгого года. Чего мне желать еще?
Конечно, ничего.
А между тем… Стелла сделала для меня роль «брата» весьма тяжелой. Мать и знакомые поздравляют ее с возвращением красоты. Какое мне может быть до этого дело?
Но лучше мне не думать о своем тяжелом жребии. А как не думать? Смогу ли я изгладить из памяти незаслуженное несчастье, отнявшее у меня в молодости любимую женщину? По крайней мере попытаюсь.
Стану держаться старого правила: будь доволен малым.
Девять часов утра, а я не знаю, куда деваться. Выпив кофе, я взглянул на свой дневник.
Меня поразило, что я впадаю в дурную привычку писать слишком много о самом себе. Привычка вести дневник имеет и дурные стороны – поддерживает эгоизм. Хорошо, что легко найти против этого лекарство. С сегодняшнего дня я буду открывать свою тетрадь только тогда, когда произойдет что-нибудь, достойное быть записанным. Что касается меня самого и моих чувств, то об этом уже не будет речи.
Седьмая выписка
Сегодня утром случилось событие, заставившее меня снова приняться за свой дневник. Я получил о Ромейне настолько важные известия, что не могу не записать их. Он назначен камерарием. Из достоверных источников сообщают, что, как только откроется вакантное место, он будет прикомандирован к посольству.
Эти настоящие и будущие почести делают невозможным его возвращение к жене и сыну.
Мистрис Эйрикорт разделяет мое мнение относительно Ромейна.
Сегодня, на утреннем концерте, она встретила своего старого знакомого, доктора Уайброу. Знаменитый доктор заработался и отправился на несколько месяцев отдохнуть в Италию. После концерта они решили прокатиться по Булонскому лесу и со своею обычной откровенностью мистрис Эйрикорт сообщила доктору о положении Стеллы и ее ребенка. Имея в виду интересы мальчика, он был вполне согласен с ней, что следовало уже давно, не теряя драгоценного времени, известить Ромейна о рождении наследника, и обещал во что бы то ни стало сам сообщить Ромейну это известие.
Мадам Вилльрэ говорила со мной по секрету о весьма щекотливом вопросе.
Опять мне приходится писать о себе. Но только в кратких словах сообщу сущность того, что сказала мне старушка. Если я только буду просматривать эти строки почаще, я почерпну из них решимость воспользоваться ее советом.
Вот вкратце слова мадам Вилльрэ: