Человек в движении

«Каждый раз, как увидишь репортеров, в особенности если они с телевизионными камерами, замедляй ход. Ну, изобрази что-нибудь на крайний случай, но обязательно замедли ход и дай им возможность хоть что-нибудь сфотографировать. Больше одной попытки они делать не станут, а если упустят момент, то и сами останутся ни с чем, и ты вместе с ними!»

Изобразить что-нибудь? Так, значит, все, что мы видим на экранах телевизоров, поддельно и ненатурально? Вот и еще одной иллюзии пришел конец.

Но мы научились играть в эту игру. Взять, к примеру, позирование перед фотографами, или, как мы окрестили их в нашем графике, «фотопозы».

Фотографы, постоянно сопровождающие нас, имели массу возможностей снимать все, что им захочется. Но большинство газет или телевизионных станций обычно присылало своего корреспондента на маршрут, тот ставил свою машину у обочины и быстро успевал отснять один кадр, пока мы проносились мимо. В основном они снимали меня, когда я быстро несся вниз по склону, при этом даже улыбаясь и помахивая рукой. А потом люди смотрели на такие снимки и думали: «Смотри-ка! Ему даже не приходится работать руками. Он просто мчится по инерции. Подумаешь, какое дело!»

Вот и пришлось мне придумать свой «толчок для прессы», известный также под названием «Пыхтение на публику». Применялся он во время спусков, когда вокруг появлялись репортеры с камерами. Я начинал толкать колеса, как будто это мне стоило чудовищных усилий. Фотографы ни разу не заметили в этом чего-то необычного, а у нас в результате оказывался снимок, гораздо более точно отражающий ту работу, которую мне приходилось проделывать в каталке. Совесть у меня была чиста. Кому как не мне было знать, как нелегко это было на самом деле.

Мы по-прежнему в основном укладывались в 70 миль в день, хотя временами ветер дул с прямо-таки неистовой силой, температура падала, и при всем желании мы не проходили больше 35–40 миль. Каждый новый день приносил свои огорчения. То меня начинали раздражать действия команды, то ребята злились на меня. Иногда мы ложились спать, готовые разорвать друг друга на части, и вообще задумывались, как долго все это может продолжаться.

Пожертвования, которые к нам поступали, в среднем составляли один доллар на милю пути. Если так пойдет и дальше, то к финишу мы могли собрать 25 тысяч долларов. Далеко с этим уедешь, не правда ли? Тим пытался решить эту проблему своеобразным методом. Я слышал, как во время остановок на отдых он, бывало, говорил представителям прессы:

«Да, нам по-прежнему перепадает по доллару на милю. Прямо не знаю, как сказать об этом Рику. Его это так расстраивает. Ведь он из кожи вон лезет, чтобы все было как лучше, крутит по 70 миль в день, только представьте себе: по 70 миль в день! — а люди проявляют такое равнодушие. Ну что я могу ему сказать? Скажите, что?»

После такого разговора возникали весьма значительные шансы, что в вечерних газетах или в тех, что выходили на другой день, появятся репортажи, акцентирующие внимание на разочарованиях или огорчениях участников турне «Человек в движении». И это были полезные, правдивые статьи. Но если бы мы вовремя об этом не позаботились, подобные сообщения могли вообще не появиться ни в газетах, ни в радиорепортажах. Очевидно было одно: патента на «Пыхтение на публику» у меня не было.

Как бы там ни было, мы продолжали двигаться вперед. Дистанция в 24 тысячи 901 целую и 55 сотых мили была столь гигантской, что просто не имело смысла тратить нервы на обдумывание. Зато этап в 23 мили укладывался в моем сознании. Именно так я и поступал раз за разом, пока мы не достигли Лос-Анджелеса. А по пути, едва успевая делать остановки, мы прямо с полей умудрялись прихватить лимоны, апельсины, орехи, цветную капусту, салат, брюссельскую капусту и множество прочих фруктов и овощей. Я все боялся, что ребят вот-вот поймают, и представлял, какой скандал разразится тогда в прессе:

ЧЛЕН КОМАНДЫ «ЧЕЛОВЕК В ДВИЖЕНИИ» ПОЙМАН НА КРАЖЕ АПЕЛЬСИНОВ.

Такого я допустить не мог. Если уж кому-нибудь придется застрелить одного из них, то этим человеком буду я. Если только сначала они не прикончат меня.

Мы все спорили по поводу Шейлы — потянет она или нет работать по связям с общественностью. И все больше приходили к убеждению, что хороший, способный человек оказался не на своем месте. Это была трудная работа — приходилось постоянно следовать по маршруту одной, впереди от основной группы, постоянно разговаривать с незнакомыми людьми и добиваться организации мероприятий, к которым большинство из них относилось без всякого интереса. Но кто-то должен был все это делать. И я сказал Тиму: «Послушай, если при обсуждении этой работы, когда она ей поручалась, у Шейлы не возникло ни малейших сомнений, а теперь она не способна с ней справиться, немедленно замени ее. Даже не откладывай это на завтра».

Мы решили дать ей еще один, последний шанс. Она должна была отправиться впереди нас в Лос-Анджелес и организовать встречу с Дэвидом Фостером.