Человек в коричневом костюме

Мы перегнулись через перила. Штиль царил полный. Вода была гладкой, как масло, и вся в пятнах, голубых, бледно-зеленых, пурпурных, багряных и темно-оранжевых – прямо картина художника-кубиста. Иногда посверкивали серебром летучие рыбы. Влажный жаркий воздух лип к телу. Дуновение благоуханного ветерка воспринималось как ласка.

– Вчера вечером вы рассказали нам очень интересную историю, – сказала я, нарушив молчание.

– Какую?

– Об алмазах.

– По-моему, женщинам это всегда интересно.

– Еще бы! Кстати, что случилось со вторым молодым человеком? Вы же говорили, их было двое.

– С юным Лукасом? Видите ли, его не могли засудить, не засудив его приятеля, так что он тоже вышел сухим из воды.

– А что с ним случилось… ну, вообще… Кто-нибудь знает?

Полковник Рейс глядел прямо перед собой. Его лицо было бесстрастно, как маска, но я чувствовала, что мои расспросы ему не нравятся. Однако он ответил, не подавая виду:

– Лукас ушел на войну и храбро сражался. Он попал в списки пропавших без вести… считается, что погиб.

Полковник сообщил мне вполне исчерпывающие сведения, больше я не стала его терзать. Однако любопытство мое только разгорелось: насколько все-таки осведомлен полковник Рейс? Его роль в этой игре была мне непонятна.

Я сделала еще одну вещь: побеседовала с ночным стюардом. Я слегка простимулировала его материально, и он разговорился:

– Надеюсь, леди из семьдесят первой каюты не испугалась? А, мисс? По-моему, это вполне безобидная шутка. Пари, я так понял.

Потихоньку я из него все вытянула. По пути из Кейптауна в Англию один из пассажиров передал ему фотопленку, велев на обратном пути в час ночи двадцать второго января кинуть ее в иллюминатор семьдесят первой каюты. Пассажир сказал, что в каюте будет женщина. Он представил все как пари. Думаю, стюарду щедро заплатили. Имя дамы не упоминалось. Ну, и поскольку миссис Блер прямиком отправилась в семьдесят первую каюту (она договорилась с помощником капитана о переселении сразу, едва взойдя на борт корабля), стюарду и в голову не пришло, что Сюзанна не та женщина, которой предназначалась пленка. Пассажира, попросившего стюарда об услуге, звали Картон, и описание его внешности полностью совпадало с внешностью человека, погибшего в подземке.

Так что хотя бы одну тайну раскрыть удалось, и стало понятно, что алмазы – ключ к разгадке всей этой истории.

Последние дни на «Килмордене» промчались очень быстро. Чем ближе мы подплывали к Кейптауну, тем серьезнее я задумывалась над тем, что делать дальше. Скольких людей мне не хотелось упускать из поля зрения! Мистера Чичестера, сэра Юстаса, его секретаря и, конечно, полковника Рейса! Но как это совместить? Прежде всего меня интересовал Чичестер. По правде говоря, я склонялась к тому, чтобы вычеркнуть сэра Юстаса и Пейджета из списка подо-зреваемых лиц, но случайный разговор вновь пробудил в моей душе сомнения.

Я не забыла странного волнения Пейджета при упоминании о Флоренции. В последний вечер мы все сидели на палубе, и сэр Юстас задал секретарю совершенно безобидный вопрос, точно не помню какой… Кажется, об итальянских поездах, которые всегда опаздывают. Однако, помнится, я заметила, что мистер Пейджет точно так же, как и в первый раз, смутился. Когда сэр Юстас пригласил миссис Блер потанцевать, я подсела к секретарю, решив во что бы то ни стало докопаться до сути.

– Мне всегда хотелось побывать в Италии, – сказала я. – И особенно во Флоренции. Вам там понравилось?

– Да, конечно, мисс Беддингфелд. Простите… если вы позволите… мне надо разобрать почту сэра Юстаса и…

Я цепко схватила его за рукав.

– О, ради бога, не убегайте! – В моем голосе внезапно зазвучали жеманные интонации пожилой вдовы. – Сэру Юстасу наверняка не понравится, что вы оставили меня одну, ведь мне не с кем даже словом перемолвиться! Вы почему-то никогда не хотите говорить о Флоренции. О, мистер Пейджет, я думаю, вы там согрешили!

Я по-прежнему держала его за рукав и почувствовала, как он вздрогнул.

– Что вы, мисс Беддингфелд, что вы?! – серьезно произнес Пейджет. – Я с удовольствием рассказал бы вам о Флоренции, но, честное слово, там пришли телеграммы…

– Ах, мистер Пейджет, какая неубедительная отговорка! Я скажу сэру Юстасу…

Продолжения не потребовалось. Пейджет опять вздрогнул как ужаленный. Похоже, его нервы были на пределе.

– Что вас интересует?

Он сказал это таким смиренным, мученическим тоном, что я мысленно улыбнулась.

– О, все! Картины, оливковые деревья… – Я запнулась, потому что больше мне ничего в голову не пришло. Но тут же нашлась: – Полагаю, вы говорите по-итальянски?

– Ни слова, увы… Но, конечно, с портье в гостинице и… м-м… с гидами…

– Вот-вот! – торопливо подхватила я. – А какая ваша любимая картина?

– О… м-м… мадонна… м-м… Рафаэля… да…

– Добрая старая Флоренция! – сентиментально прошептала я. – Ах, как живописны берега Арно. Чудесная река! А Дуомо… вы помните Дуомо?

– Конечно, разумеется.

– Еще одна чудесная река, да?[2] – решила рискнуть я. – Чуть ли не прекрасней Арно, да?

– Разумеется. Совершенно верно.