Человек в круге

"Доношу до Вашего сведения, что 23 февраля на вечеринке у старшего лейтенанта Шугова я наблюдал следующее. Жена Шугова, одетая не совсем прилично, - ее тело просвечивалось сквозь материю и было, как вскользь бросил капитан Пионтик, великолепным, на замечание мужа, сделанное им на кухне один на один, заразительно засмеялась и сказала: "А я хочу, чтобы меня пожирали глазами! Я чувственная женщина, и мне приятно, когда на меня жадно глядят". Шугов, слегка уже опьяненный, резко отреагировал. "Ты всегда была проституткой. Твой отец был не глуп, сплавив тебя в военный гарнизон, где все видны - как на ладони. Если бы тебе большой город, ты бы смогла легко обслуживать половину города". Лена Шугова бросила в последнего тарелкой. Он ее, как жонглер, поймал. И тогда на кухню вошел капитан Пионтик, попытался сделать из этого всего юмористического свойства представление. Этот факт свидетельствует о ненормальной обстановке в семье пограничника-офицера Шугова. Прошу принять к сведению.

СЕРЫЙ".

"На первомайской маевке, у моря, три офицера и их жены (Куликовы, Светлановы и Шуговы) вели фривольный разговор о том, что в последнее время нравы стали падать. Шугова засмеялась и сказала: "А почему это кого-то должно волновать? Неужели нет другой работы, как лишь заглядывать в замочную скважину и наблюдать: кто как и кто с кем?" Светланов заметил, что для офицера-пограничника и это важно. Мораль должна быть внутри человека: мало ли что кому хочется? Следует придерживаться коммунистических заповедей. "В чем они? - уже серьезно спросила Шугова. Не в том ли, что кое-кто, проповедуя всяческие моральные кодексы, сам пытается потихонечку обнять чужую жену за талию". - "К тебе всегда лезут". - Капитан Шугов нахмурился и настроение его улетучилось. - "А ты запри меня в клетку и оттуда показывай своему начальству. Все вы, мужики, отчаянные лгуны. Только помани вас пальчиком - кто бы вы ни были пограничники, чекисты, политотдельцы - вы распустите, как петухи, свои хвосты и - вот уже сражены!" - "У вас было много поводов, чтобы обвинить в моральном падении всех воинов?" - сказал обиженно Светланов. - "Ой, не зарекайтесь! Захочу - и вы как щенок поползете к моим ногам". Это жена Шугова сказала уже тогда, когда ее муж ушел от компании.

Таким образом, все мною услышанное лишний раз свидетельствует, что в любую минуту жена офицера Шугова может нарушить нашу советскую мораль, сделать из любого воина морально-неустойчивого человека, который меньше всего будет думать о выполнении своих уставных обязанностей.

МЕРИДИАН".

Ну что ты так долго возишься? - спросил меня Железновский. - Не пора ли кончать? Все равно нигде не пристроишь, - заухмылялся, как всегда.

- А вдруг наступит время и о таких будут рассказывать? - Я говорил это уже на ходу, неся ему папочку.

- Никогда! Это ты заруби на носу! Никогда!

Майор Железновский спрятал папку опять на самое дно чемодана и, выпрямившись, поглядел на меня снисходительно:

- Ты не спросил - почему?

- Почему?

- Потому что каждый второй из вас - в таких папках. Писали! Каждый второй, учти! А на кого писали... Эти злые! Открой все папки - друг друга погрызут.

Он ошибался, Железновский. Открыли папки, и мир не рухнул, и люди оказались - не звери. Всепрощенцы, эти люди. Всегда верят, что все плохое проходит, а хорошее остается с ними. Плохое, - говорят они, - забывается. Забываются доносы, пасквили, оповещающие человечество о вреде там, тут, рядом, далеко. Все плохое, записанное в бумажках, весом в миллиарды тонн, хранится теперь в тайниках, и ничего, выходит, оно не значит для добра, заложенного самой природой в человеке.

За окном загудела машина.

- Ты не провожай! Провожать запрещено даже полковнику Шмаринову. И нигде ни звука - кто тут был и что тут было.

- Ты уже предупреждал, - сказал я спокойно. - Ты любишь предупреждать... Что сказать Лене?

- Не беспокойся. Она едет с нами.

- В качестве кого?

- В качестве... А впрочем, какое твое дело? О ней я тебе уже все сказал. И о себе в отношении ее тоже все сказал.

- Завязал? Чтобы - ни пятнышка, ни капельки на мундир?

- Ну допустим. Я же тебе объяснил, что существует понятие карьеры. Для тебя это ноль-ноль целых, ноль-ноль десятых.

- Я обделен? Судьбой?

- Неужели ты так ничего и не понял, летописец? Вашему брату, этим срочникам, которые служат уже по шесть лет, карьера закрыта. Неужели ты этого еще не понял? Взяли вас в шестнадцать, сейчас вы молоды - всего по двадцать три. Но шесть лет - не догонишь. Хозяин тебе ответил насчет службы. В царской армии служили по двадцать пять. И ничего! Для вас еще медные котелки делают! Какая карьера?

- Вы только... Только генеральские сыночки! Новая элита! Вы!

- Что-то в тебе есть, милый, за что не хочется погнать по этапам! Но когда-нибудь наткнешься... Я бы тебе показал - генеральские сыночки! Да ладно! Живи!

- Доберешься еще. - Я озверел. - Не поленись тогда добраться сюда из столицы.

Железновский придвинулся ко мне чуть ли не с кулаками: