Человек в лабиринте

— Но, подобно стоику, скрыл, не так ли?

Роулинг, пожав плечами, ответил беззаботно:

— Мне кажется, что впечатление ослабевает по мере его повторения. Еще довольно сильно, однако мне намного лучше, чем в первый раз. Ты не замечал такого с кем-нибудь другим?

— Никто другой не нарывался на это повторение, как ты его называешь, — сказал Мюллер. — Поди-ка сюда, парень. Видишь это? Мое водоснабжение. Просто люкс. Эта черная труба проходит вокруг всего сектора Б. Допускаю, что она из оникса, из полудрагоценного камня. Во всяком случае, красивая. — Мюллер наклонился и похлопал по акведуку. — Существует целая система насосов, она тянет воду из жилы, может быть, с глубины тысячи километров, не знаю. На поверхности Лемноса воды нет.

— Есть моря.

— Независимо от… от чего-то. Видишь этот кран? Такие же есть через каждые пятьдесят метров. Насколько я понимаю, это было водоснабжением целого города, отсюда следует, что те, кто его строил, не нуждались в большом количестве воды. Вероятно, вода не имела для них решающего значения, коль так все устроили. Подключений я не нашел. Точно так же, как и водокачки. Хочешь пить?

— Вообще-то нет.

Мюллер подставил сложенные ладони под спиральный, украшенный орнаментом кран. Полилась вода. Мюллер выпил несколько глотков. Лишь убрал руки — вода перестала течь. «Автоматика, словно что-то следило и знало, когда остановить струю, — подумал Роулинг. — Каким чудом все это продержалось миллионы лет?»

— Напейся, — предложил Мюллер, — чтобы позже не ощущать жажды.

— Я не останусь надолго, — сказал Роулинг, но немного воды выпил.

Оба медленно прошли в сектор А. Клетки снова были закрыты, Роулинг вздрогнул, увидев их. «Сегодня не хочется проводить подобных опытов», — подумал он.

Они отыскали для себя скамейки из гладкого камня, изогнутые с боков подобно креслам с подлокотниками, и наверняка предназначенные для существ с более широким задом, чем у обычного гомо сапиенс. Уселись на эти скамьи и занялись разговором. Их разделяло достаточное расстояние, чтобы Роулинг не чувствовал излучения Мюллера.

Мюллер разговорился.

Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, порой жалел себя, но в общем говорил спокойно и даже обаятельно: пожилой мужчина, которому приятно общение с молодым. Они высказывали собственные взгляды, предавались воспоминаниям, философствовали. Вначале Мюллер рассказал о своей карьере, о космических путешествиях, о деликатных переговорах, которые он проводил от имени Земли со взбунтовавшимися планетами-колониями человечества. Часто упоминал имя Боудмена. Роулинг при этом не подавал виду. Отношения Мюллера к Боудмену являло собою сочетание глубокого восхищения с застарелой обидой. Мюллер все еще не мог успокоиться и смириться с тем, что Боудмен сыграл на его слабости и послал к гидранам. «Это нелогично, — думал Роулинг. — Если бы я носил в себе такое любопытство и такую гордость, то я сделал бы все, чтобы именно мне поручили эту миссию».

— А как у тебя? — наконец спросил Мюллер. — Ты притворяешься не таким умным, каков на самом деле. Кажешься робким, но под личиной старательного студента прячется ум. Каковы твои планы, Нэд? Что тебе дает археология?

Роулинг посмотрел Мюллеру прямо в глаза:

— Возможность познать миллионы всевозможных прошлых. Я такой же алчный, как и ты. Я хочу знать, как все было, почему именно так, а не иначе. Не только на Земле, в нашей солнечной системе, а везде.

— Хорошо сказано!

«Еще бы! — поддакнул мысленно Роулинг. — Наверное, Чарльз оценит этот мой прилив элоквенции».

— Я бы мог пойти по стезе дипломата, как сделал ты, — вел Роулинг дальше. — Но вместо дипломатии выбрал археологию. Думаю, что не пожалею. Столько еще открытий и здесь, и везде. Мы только начинаем исследовать.

— Ты горячишься.

— Может быть.

— Приятно слышать такое. Это напоминает мне, как когда-то говорил и я.

Роулинг выпалил:

— А чтобы ты не считал меня горячим, то признаюсь откровенно, мною движет эгоистическое любопытство, а не абстрактная любовь к знаниям.

— Дело понятное. И простительное. В этом мы не так уж сильно отличаемся друг от друга. Есть, разумеется, разница в возрасте… сорок лет с лишком. Не принимай так серьезно свои порывы, Нэд. Но взлетай к звездам, взлетай. Радуйся каждому взлету. В конце концов жизнь сломает тебя, как сломала меня, но не скоро. Когда-нибудь… А, может быть, и никогда, кто знает… Не думай об этом.

— Постараюсь не думать, — пообещал Роулинг. Он сейчас чувствовал сердечность Мюллера, настоящую симпатию. Однако и сейчас не исчезла ужасная волна кошмаров, не прекращалось излучение чего-то нечистого из глубин души. И под влиянием жалости Роулинг оттягивал те слова, которые должен был сказать.

Боудмен яростно заставлял его:

— Ну, парень! Приступай к делу!

— Твои мысли далеко, — заметил Мюллер.

— Да, я вот сейчас задумался, как… как это печально, что не хочешь нам довериться…, что так враждебно относишься к человечеству.

— Это мое право.

— Ты не должен окончить жизнь в лабиринте. Есть выход.

— Да, устранить меня вместе со всеми моими нечистотами.