Человек в отставке

Медный. Кого? Никого! Ни одной (подчеркнуто) персоны! Просто немного по системе прошелся, по аппарату... Искусства, конечно, коснулся... Едва кончился актив — я понял: Виктор Медный погиб. Секретарь горкома Толмачев, проходя мимо, зловеще сказал: «С вами мы еще встретимся». И вот встретились! Что они только не говорили?! Олухи!

Подрезова. Ты, наверно, там так же грубо говорил?

Медный. Что ты меня, за дурака принимаешь? Просил! Умолял! Толмачева по имени-отчеству называл. И — ничего! Толмачева словно бешеная собака укусила. Исключить — и все! А голоса были — дать выговор. Ку-уда! Исключить, чужой для партии человек. И эти, наши реалисты из Союза художников, представителя прислали — Ивана Петрова, автора индустриальных картин. И эта бездарь позволила себе назвать меня халтурщиком! И все! Все забыто! А ведь я старался, тянулся... Социалистическим реализмом овладевал... По фотографиям групповой портрет членов бюро обкома прошлого состава создал. Разве кто вспомнил?

Подрезова. Ты ж не выставлял картину.

Медный. Не выставлял?! Не дали. Какой-то обалдуй из управления искусств сказал: «Подхалимисто слишком» — и все! Одна фраза — и месячный труд коту под хвост!

Подрезова. Фу!

Медный. Не фукай! Нет, подумай... Сколько трудов я затратил? Дочь председателя горисполкома рисовал. Полгода ко мне на сеансы ходила. Косая, кривая. Я из нее красавицу сделал. Марию Стюарт... Себя не узнала на выставке, только по подписи «Маша» да по сарафану. Чуть не женился на ней... Папа не позволил. Впрочем, хорошо, что не женился — папу сняли следом. Сколько краски напрасно извел! Разве кто оценит?

Подрезова. Это, конечно, подвиг с твоей стороны.

Медный. Напрасно иронизируешь! А как теперь все это отзовется? Мне обещали дать на оформление спектакль в драматическом театре. Это несколько тысяч! «Коварство и любовь» все-таки! Шиллер! Интеллект! Разве теперь дадут?! Разве позволят исключенному из партии оформлять Шиллера? Эпоху «Бури и натиска»! Постоянно беспартийному Сидоркину дадут, а мне — нет. Так всю жизнь и оформлять «Марицу» и «Сильву». «Частица черта в нас...»?

Подрезова. Как ты пугаешься! Даже челюсть отвисла...

Медный. Отвиснет! Впереди Первомай. Улицы города немой агитацией украшать будут... Плакатами! А это — шестьсот-семьсот рубликов! Теперь не дадут. И Шиллера не дадут и плакаты не дадут!

Подрезова. Преувеличиваешь, Виктор.

Медный. Посмотришь. (Спокойнее.) А я-то собирался снова живописью заняться. Теперь, говорят, свободней. Мне из Москвы верный друг писал, в редакции одной сельскохозяйственной газеты работает... Допускаются теперь разные направления. Мечтал свою персональную выставку устроить. (Показывая на стены.) И эти бы показал... Доказал бы, как надо владеть цветом. Нет, Люба, не там мы с тобой живем. Не там!

Подрезова. А где же ты хотел бы?

Медный. Париж... Лондон... Амстердам...

Подрезова. Почему же Амстердам?

Медный. Натура там хорошая, тюльпанов много.

Подрезова. А разве у нас мало в степи тюльпанов?

Медный. Не те тюльпаны. Не те, Люба... Не те! Я свободы хочу, понимаешь, свободы.

Подрезова. Не понимаю.

Медный. Вот и жаль! Жаль! Я хочу быть абсолютно свободен.

Подрезова. Помнишь, приезжий профессор рассказывал...

Медный. Почему мне все время тычут в нос: «Общество, общество, общество»?

Подрезова. ...как в одной европейской столице художники на тротуарах цветными мелками рисуют...

Медный. А я что? Не общество?

Подрезова. ...хлеб зарабатывают...

Медный. Я художник! Понимаешь, художник! И я не хочу, чтобы меня дергали за рукав. Пусть будет так: захочу стать на карачки посреди улицы — и чтоб меня никто не посмел тронуть! Никакие вышестоящие и нижележащие организации!

Подрезова. Организации не тронут, а милиционер может. И даже оштрафует.

Медный. Ты ничего не понимаешь!

Подрезова. Художники на тротуарах цветными мелками рисуют, хлеб зарабатывают...

Медный. Агитация, Любочка... Для малограмотных.

Подрезова. Профессор журналы показывал.

Медный. Разве можно нашим журналам верить?

Подрезова. Не наши журналы показывал, заграничные.

Медный. Тенденциозный подбор... (Спокойнее.) Вот жизнь идет, и все не так, как бы хотелось. Счастье бывает совсем близко, а не поймаешь. Помнишь, приезжали к нам один критик московский и драматург, пили-ели у нас, выставили меня на полторы сотни, обещали, наверняка обещали премию за спектакль. Ничего не было... Ничего! Медаль все-таки могла достаться. Николай где?

Подрезова. В саду.

Медный. Хочу с ним поговорить. Он сумеет помочь. Он как будто первого секретаря обкома знает, Крымова.

Подрезова. Да, Крымов когда-то служил у него в полку. Но вряд ли Коля что-либо сделает. Он очень щепетилен.