Человек в витрине

— Что ж… Раз вы не готовы говорить о себе, позвольте поведать вам мою личную драму. Четвертого октября тысяча девятьсот пятьдесят первого года я увидел на платформе старого вокзала Эстбане красивую брюнетку… Мы с ней поравнялись и какое-то время смотрели друг на друга. С тех пор прошло полвека, но не было и недели, когда я бы не вспоминал красавицу с платформы… Больше мы с ней никогда не виделись. Думая о ней, я понимаю, что в тот день принял неверное решение и позволил судьбе сбить меня с пути. Извините, инспектор Гунарстранна. То, что мой брат по-прежнему тосковал по Амалье Брюн, не имеет никакого значения. Его тоска не имеет никакого отношения к делу.

— В прошлый раз вы упомянули о властности Рейдара…

— Он стремился владеть вещами, а не людьми.

— Думаете, он всегда способен был провести границу?

— Да.

— По-моему, вы что-то недоговариваете.

— Дорогой инспектор, вы когда-нибудь слыхали выражение: не будите спящую собаку?

— Я знаю, вы скрываете нечто жизненно важное!

Эммануэль снова вытер пот со лба.

— Я ничего не скрываю.

— Нет, скрываете, — возразил инспектор. — Должно быть, их любовный треугольник был довольно необычным. Фромм приехал в Норвегию в сороковом году. Рейдара выдали в сорок третьем, и он вынужден был бежать. Амалье и Фромм поженились осенью сорок четвертого. Их любовный треугольник просуществовал целых три года — с сорокового по сорок третий, о чем вы с такой неохотой мне поведали! Но давайте разберемся, что там происходило на самом деле? Да, вы вскользь упомянули о ревности, лжи, гневе, зависти, о подпольной работе, о недомолвках, тайнах… Словом, в душе вашего брата кипел настоящий котел страстей. Если верить вам, выходит, что, едва закончилась война, котел мгновенно перестал кипеть и пузыриться… А ведь этого просто не может быть! И знаете, почему ваш рассказ кажется мне столь бессмысленным? — Инспектор постучал себя по виску и поспешил сам себе ответить: — Потому что мне кажется, что в вашем рассказе недостает чего-то очень важного. Возможно, недостающий фрагмент как раз и позволит понять, что же случилось на самом деле. Но ведь вы при всем присутствовали. Вы видели их. Вы говорили с ними. Вы явно что-то утаиваете. Вы знаете что-то, чего не знаю я.

— Черт побери, почему вы так уверены?

— Я просто чувствую.

— Ничего я не утаиваю.

— Нет, утаиваете. Другого объяснения не существует.

— Война всегда чудовищна и малопонятна… А уж тем, кто живет в мирное время, понять логику войны просто невозможно.

— Ну хорошо. — Инспектор подался вперед. — Я еще могу понять, почему Амалье в конце тридцатых полюбила Фромма. Все очевидно — она встретила мужчину старше себя, обаятельного, искушенного, умного, сильного. Могу понять, почему она влюбилась в него и отвергла своего сверстника Рейдара. Сверстник явно проигрывал немцу. Понимаю я и вашего брата и сочувствую его отвергнутой любви. Им выпало нести тяжелый крест. Амалье очутилась между двух огней. Такое случается очень часто: двое мужчин дерутся из-за женщины. Скорее всего, Амалье Брюн была несчастна. Она очутилась в центре неразрешимого противоречия, разрывалась между любовью к мужу и любовью к родине. Но возникает непреодолимая преграда, загадка. Почему ваш брат поддерживал отношения с Клаусом Фроммом после войны?

— Клаус Фромм был редактором и владельцем газеты. Он покупал остатки бумаги, которые отдавали Рейдару в типографиях…

— Эту историю я уже слышал, — сухо перебил его Гунарстранна.

Эммануэль ошеломленно посмотрел на него.

— Знаю я и о том, как он продавал ценности, которые тип по фамилии Стокмо выманивал у евреев в обмен на обещание переправить их в нейтральную Швецию. Поговаривают, что именно продажа тех ценностей помогла основать магазин, за счет которого вы с братьями очень неплохо жили… — Гунарстранна поднял руку, не давая своему собеседнику возразить, и ледяным тоном приказал: — Ничего не говорите! Так или иначе, то дело списано в архив. Понимаю, больная совесть призывает вас к осторожности. Вы, наверное, не ожидали, что дотошный сыщик вроде меня начнет копаться в вашем прошлом. Я все могу понять, но не принять. Сейчас я не взываю к вашей совести. Я требую отнестись ко мне с уважением. Видите ли, чутье подсказывает мне: то, что ваш брат тесно общался с Фроммом после войны, — не просто совпадение. Вы что-то от меня утаиваете.

Эммануэль поднял руку и положил ее на грудь:

— Клянусь, инспектор! Я рассказал вам все, что знал. Больше мне ничего не известно!

Инспектор внимательно посмотрел на своего собеседника; потеющий одышливый толстяк ответил ему страдальческим взглядом.

— Если… — тихо заговорил Гунарстранна, — повторяю, если вы рассказали мне все, что вам известно, значит, какая-то мелочь выпала из вашей памяти. Вы забыли о чем-то очень важном.

— Нет, я ничего не забыл… Ваш телефон звонит.

Гунарстранна вздрогнул и сунул руку в карман куртки, где лежал его мобильник.

— Я только что побеседовал с сожителем Эйольфа Стрёмстеда, Сьюром Флатебю, — сказал Фрёлик. — Кстати, знаешь, чем он зарабатывает себе на жизнь? Он ветеринар.

— Ну и что?