Человек — венец эволюции?

Ответ на один вопрос ставит все новые вопросы. И выход появляется лишь тогда, когда возникает некая более общая теория, вовсе не отменяющая естественный отбор, борьбу за существование, но открывающая вместе с тем какие-то пока смутно угадываемые нами фундаментальные основы жизни. Для появления такой обобщающей теории уже есть предпосылки. Мы на исходе XX века уже многое знаем и даже умеем: вспомним хотя бы генную инженерию — оперативное вмешательство в молекулярные наследственные структуры. Но далеко не все понимаем. Мы похожи на ребенка, свободно щелкающего выключателем, зажигающего и гасящего свет, но не понимающего, что при этом происходит.

Что это будет за теория, мы пока не знаем. Но с большой долей вероятности можем догадаться, в какой «системе координат» она примется рассматривать феномен жизни. Ламарк, дитя самоуверенной эпохи Просвещения, склонной сложное тут же сводить к простому, рассматривал живой организм, по сути, как механическую систему. Отсюда и чрезвычайная роль в его рассуждениях внешних факторов (высота деревьев способствует вытягиванию жирафьей шеи), упражнений, которые ведут будто бы не только к развитию органов, но и к передаче благоприобретенного фактора потомкам, тогда как бездействующий орган слабеет и атрофируется.

Для Дарвина (в эпоху промышленного переворота в Европе) живой организм — прежде всего энергетическая система; ему требуется «топливо» — пища. Отсюда «борьба за энергию», поиск и настигание добычи, стремление самому избежать участи жертвы — словом, постоянная и неизбежная борьба за существование со всеми ее жестокостями и эксцессами, что не исключает иногда взаимопомощи и взаимовыручки животных, диктуемых опять же целесообразностью, прихотями естественного отбора…

Сегодня ключом к раскрытию законов живого служит информатика, вышедшая из недр практической кибернетики, но давно уже сбросившая тесную скорлупу. В самом деле живой организм характеризуется определенной структурой, упорядоченностью, иначе говоря, информацией, противостоящей неупорядоченности, хаосу.

Древо жизни

Совокупность всего живого на Земле, от сотворения до наших дней, мы привычно называем древом жизни. А почему, собственно, древо? Почему не куст? Звучит ничуть не хуже: куст жизни… Иначе говоря, жизнь предстает в этой метафоре многокорневой системой, все веточки и побеги которой так или иначе равноценны.

В самом деле, не равноценны ли перед «природы вечным ликом» насекомое с его удивительными инстинктами и млекопитающее, моллюск с его необычайно развитым мозгом (осьминог) и шимпанзе, да хоть бы и сам человек? Французский мыслитель-интуитивист, лауреат Нобелевской премии Анри Бергсон вообще ставил инстинкт выше интеллекта. Он писал: «Интеллект характеризуется природным непониманием жизни. Наоборот, инстинкт отливается по форме жизни. В то время, как интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует, если можно так выразиться, органически. Если бы пробудилось спящее в нем сознание, если бы он обратился вовнутрь на познание, вместо того чтобы переходить во внешние действия, если бы мы умели спрашивать его, а он умел бы отвечать, он выдал бы нам самые глубокие тайны жизни… Существуют вещи, которые интеллект способен искать, но которых он сам по себе никогда не найдет. Только инстинкт мог бы найти их, но он никогда не станет их искать».

У пчелы нет разума, но инстинкты обеспечивают с максимальной надежностью весь цикл ее существования. Тогда как интеллект на каждом шагу заводит человека бог весть куда. Разум подавляет в нас инстинкты; они не сочетаемы с интеллектом: «То, что есть в инстинкте существенного, не может выразиться в интеллектуальных терминах и, следовательно, не может быть анализировано». Человеку суждено, по Бергсону, быть отброшенным в процессе эволюции, как некогда динозаврам, а до них — трилобитам и панцирным рыбам. Ни малейших преимуществ нам не дано, напротив. «В общем, эволюция старается идти, насколько возможно, в прямом направлении, но каждое специальное развитие представляет круговой процесс. Как вихри пыли, поднятые пролетевшим ветром, живые существа вращаются вокруг самих себя, отставая от великого потока жизни».

Поток этот слепо стремится вперед; все, что ни возникает на мгновение в нем, тут же исчезает в очередном водовороте.

Тогда как «древо жизни» — метафора, позаимствованная нами из первой же ветхозаветной книги — «Бытие», — подразумевает единый ствол, развития с четким расположением на нем ветвей — пониже и повыше, с верхушечной точкой роста (термин ботаники); воздыманию ее к небу служат разом и ветви, и листья, и корни.

Проще говоря, «дочеловеческая» природа как бы лишь предыстория мироздания (во всяком случае жизни на Земле). Его подлинное бытие связано с нашим появлением, с осознанием человеком окружающего мира. Мы и есть вершина жизни. Как бы задуманы изначально.