Человек внутри

— Ты не понимаешь! — с внезапной яростью закричал он. Его сентиментальное мелодраматическое «я», которое страстно желало сердечной материнской защиты, прижалось спиной к стене и издало прежний крик пронзительного отчаяния. Он знал, что что-то в нем откликается на ее призыв, и боялся. — Я не могу, не могу, не могу, — сказал он.

— Но подумай, — сказала она, пристально следя за всеми его передвижениями, — чтобы избавиться от этого…

Неожиданно он остановился и повернулся прямо к ней.

— Этого… — сказал он. — Но это — рай. — Он подошел немного ближе. — Если бы мне следовало перестать колебаться и прыгнуть, — продолжал он торопливо, — то я мог бы сделать и кое-что получше, чем идти в Льюис.

— Получше? — повторила она с мягкой насмешкой.

— Почему ты все время повторяешь слова? — сердито сказал он. — От этого можно сойти с ума. Сидишь здесь невозмутимая, собранная, спокойная. О, я возненавидел бы тебя, если бы не любил.

— Ты — сумасшедший, — сказала она.

Он подошел ближе.

— Допустим, я последую твоему совету — больше не колебаться, — сердито проговорил он, как будто действительно возненавидел ее. — Я хочу тебя. Почему бы мне не взять тебя?

Элизабет засмеялась.

— Потому что ты всегда будешь колебаться, — сказала она. — Я проверила. Я на тебя махнула рукой.

— И поэтому я тебя не трону, не так ли? — Дыхание Эндрю переросло во всхлипывание, он почувствовал, что его последняя опора рухнула и над ее обломками показалось пугающее будущее. — Ты ошибаешься. Я докажу, что ты ошибаешься. Я пойду в Льюис. — Он испугался, когда слово «Льюис» сорвалось у него с языка. Он нанес еще один безнадежный удар по пугающему будущему. — Запомни, — сказал он, — я больше ничего не обещаю. Я пойду в Льюис и посмотрю. Я не обещаю, что пойду в суд.

Элизабет издала слабый усталый вздох и встала со стула.

— Тебе завтра предстоит долгий путь, — сказала она, — ты должен поспать. — Она посмотрела на него с легким недоверием, и это ему польстило. Он воспринял его как знак того, что уже частично убедил ее. Неожиданно он почувствовал гордость и поверил в свое решение и был счастливее, чем когда-либо за многие годы.

— Я пойду спать туда, где спал прошлой ночью, — сказал он.

Она подошла к окну и задернула штору.

— Туман ушел, — сказала она. — Небо совершенно чистое, и я увижу шесть звезд. — Она открыла маленькую дверь у камина и встала на нижнюю ступеньку лестницы. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Эндрю разбудила волна золотого света. Некоторое время он лежал, не сознавая ничего, кроме тепла. Где-то далеко, вне рассудка, тревожные дела грызли его, подобно выводку мышей. Загипнотизированный и безучастный, он удерживал их в стороне, не сводя глаз с золотой неподвижной волны. Но мыши, должно быть, продолжали грызть, так как неожиданно и неодолимо в его сознание ворвалась реальность. «Я ухожу отсюда, — подумал он, — я обещал уйти». — И он подумал о Льюисе как о мрачном и ужасном враге, который поджидает его, чтобы подставить ему ножку и бросить обратно в смерть. «Но мне нужно только пойти в Льюис, не больше, — сказал он сам себе. — Это все, что я обещал». И он подумал, а нельзя ли в таком случае нарушить свое обещание — уклониться, как он это назвал, от него вовсе. «Но тогда я никогда не смогу вернуться назад», — сказал он, и это показалось ему огромной невозможной утратой — навсегда потерять Элизабет, или, скорее, звук ее голоса, который окутывал его покоем.

Он встал и встряхнулся безнадежно, как взъерошенная собака, только что выбежавшая из пруда, которая знает, что хозяин намеревается гнать ее в воду еще много раз. «Я пойду в Льюис, — подумал он, — но уйду оттуда до того, как откроется сессия суда». Он попытался вычислить, какое было число. Он знал, что отправил письмо в таможню Шорхэма 3 февраля, неделя прошла до того, как предательство стало очевидным. Ночью, десятого (в последний раз), они попытались переправить груз. Это был четвертый день его бегства, и оставалось всего несколько дней до открытия сессии. Ему не стоило долго оставаться в Льюисе. Слишком много местных придет на суд, чтобы посмотреть на гибель, а возможно, и на триумф контрабандистов. «Все против меня, — подумал он. Никого на моей стороне, кроме отщепенцев, да нескольких приезжих из Лондона. Судья, адвокат, таможенники. Мне что, суждено всегда оставаться в меньшинстве?» И сердце его запротестовало против необходимости, которая гнала его из теперешнего убежища.