Человек воды

Бигги ждет в очереди в магазине самообслуживания, возле кассы с надписью: «Не больше восьми покупок». У нее не больше: позволить себе больше она не может. Она наклоняется над скудной тележкой, чувствуя внутри знакомое спортивное возбуждение: желание пройти гигантский слалом. Она ставит ноги почти рядом, одну немного впереди другой, перебрасывает весь свой вес на горные лыжи и приводит колени в положение сжатой пружины. Продолжая опираться на тележку, она обходит очередь и вырывается вперед. Стоявшая сзади расплывшаяся, как тесто, домохозяйка с сердитым негодованием смотрит на размашистые движения Бигги: зад Бигги под плотно обтягивающими брюками выглядит соблазнительно округлым и подтянутым. Муж домохозяйки старается не смотреть на него и делает вид, будто тоже возмущен. Сидящий в тележке Кольм уже распечатал коробку с хлопьями «Чиериоус».

Теперь предстоит схватка с девушкой у кассы, усталой и вспотевшей в этот суматошный пятничный вечер. Она почти не смотрит на чек Бигги, однако такую фамилию трудно не заметить. «Трампер» звучит очень подозрительно. Девушка сверяется с черным списком и произносит:

— Подождите минутку, мадам.

Теперь появляется менеджер, в рубашке с короткими рукавами из быстросохнущей ткани, настолько тонкой, что несколько лобковоподобных волосков с его груди пробиваются наружу сквозь редкое плетение.

— Ваша фамилия у меня в списке, леди, — говорит он.

Бигги прикидывается непонимающей.

— Что? — восклицает она.

— Ваша фамилия в списке, — повторяет менеджер. — Ваш чек здесь недействителен. Освободите, пожалуйста, тележку…

— Это почему же он недействителен? — возмущается Бигги.

— Хватит. Вы задерживаете очередь!

Но теперь очередь не против того, чтобы ее задержали; кажется, назревает скандал. Не исключено, что расплывшаяся домохозяйка и ее муж чувствуют себя в некотором роде отмщенными. Наверняка эта квашня думает, что хотя ее зад и свисает почти до самых пяток, зато с ее чеком все в порядке.

— Пожалуйста, освободите тележку, миссис Трампер, — настаивает менеджер. — Мы всегда готовы обслужить вас здесь за наличные…

— Ну, тогда обналичьте мой чек, — отвечает Бигги, которая никогда не смиряется с поражением сразу.

— Ну вот, вы только посмотрите, леди, — говорит менеджер, ободренный; он чувствует, что очередь на его стороне. Кольм рассыпает хлопья по полу. — У вас есть наличные, чтобы заплатить за хлопья? — спрашивает он у Бигги.

— Это вы сами посмотрите… с моим чеком все в порядке…

Но менеджер проталкивается к ней и принимается освобождать тележку. Когда он отделяет «Чиериоус» от Кольма, ребенок начинает реветь, и Бигги — она на добрых два дюйма выше менеджера — хватает раскомандовавшегося сукиного сына за рубашку с короткими рукавами из быстросохнущей материи и едва не выдирает вьющиеся волоски из его груди. Бигги толкает мужчину к кассе, выхватывает Кольма из тележки и усаживает верхом на изгиб своего замечательного, сильного бедра; свободной рукой она забирает «Чиериоус» обратно.

— Последний раз я что-то покупаю в этой дыре — говорит она и выдергивает свою чековую книжку у кассирши.

— А теперь убирайтесь отсюда, — шипит менеджер. Однако он адресует эти слова Кольму, а не Бигги, которая говорит:

— Отойди с дороги… — что менеджер и пытается сделать, прижимаясь к кассовой стойке, пока Бигги протискивается мимо, задевая его своим крутым бедром. Не так-то просто найти человека, который мог бы разминуться с Бигги в этих узких проходах.

Она несет себя с завидным достоинством через шипящие автоматические двери — угрожающе дрожащие и караулящие пронос пакета «Чиериоус», пока она шагает сквозь них к автомобильной стоянке. Если она о чем-то и думает, так это лишь об одном: «Если бы я была на своих старых лыжах, я бы выполнила в этом проходе сногсшибательный вираж. С острыми углами. И на крутом повороте срезала бы этому ублюдку его омерзительные соски сквозь его быстросохнущую рубашку».

Но она ограничивается лишь тем, что выдает Богусу свое мнение об источнике их финансовых неприятностей: «Твой отец — долбаный хрен…»

…и мне не остается ничего другого, как согласиться с этим, когда мы возвращаемся домой с перемазанным хлопьями Кольмом. Из холла можно видеть, как свет в нашей спальне тускнеет, потом он мигает и гаснет. Кажется, Бигги не замечает, что свет потух лишь в спальне, а остальные лампы продолжают гореть.

— Они отключили нас! — вскрикивает она. — О господи, Богус, как ты думаешь, они не подождут до утра?

— Наверно, это просто лампочка, Биг, — говорю я ей. — Или проклятая пробка. — И на свой неуклюжий манер пытаюсь обнять ее, чтобы успокоить, но в этот момент она замечает, какое безобразие устроил бедный Кольм из хлопьев. Она отталкивает меня, и я иду исследовать темный подвал в одиночку.

Вниз по сырым каменным ступеням, напоминая себе не забыть открыть ловушку, чтобы бедная мышь не оказалась гильотинированной. А потом в очередной раз крикнуть Бигги: «Ну и хитрая же наша мышка, Биг. Полакомилась и опять не попалась».