Человек воды

У него отлегло от сердца, когда он увидел имя Овертарфа в телефонной книге с тем же адресом и тем же самым номером телефона. Но когда он попытался позвонить из холла «Таши», то услышал лишь странный жужжащий звук, что-то вроде сигнала. Он спросил фрау Таши, и та проинформировала его: такой звук означает, что данный номер больше не обслуживается. Затем до него дошло, что телефонной книге больше пяти лет и что в ней есть даже его собственное имя — по тому же адресу и с тем же самым номером телефона.

Трампер прошел пешком до Швиндгассе, 15, на двери квартиры 2А красовалась табличка:

«А. Плот» [28].

Очень похоже на Меррилла, подумал Богус. Постучавшись в дверь, он услышал вроде как шарканье ног и сердитое ворчанье. Он толкнул дверь, и она открылась, но не больше, чем ей позволила дверная цепочка. Ему повезло, что она не распахнулась шире, потому что большая немецкая овчарка смогла просунуть в образовавшуюся щель лишь кончик своей остроносой морды. Трампер отскочил назад, не укушенный, и женщина — блондинка, вся в кудряшках, то ли с сердитыми, то ли с испуганными глазами, — спросила его, с какой целью, черт побери, он собирается проникнуть в ее квартиру?

— Меррилл Овертарф, — произнес он, держась поодаль, опасаясь, как бы она не выпустила свою немецкую овчарку на лестничную клетку.

— Ты не Меррилл Овертарф, — сказала она ему.

— Нет, разумеется, я не он, — подтвердил Богус, но она захлопнула дверь. — Подождите! — крикнул он вслед. — Я только хотел узнать, где он… — Но, услышав, как она приглушенно говорит, вероятно по телефону, он поспешил прочь.

Выйдя на улицу Швиндгассе, он задрал голову вверх — на то, что когда-то было знаменитым оконным ящиком для цветов Овертарфа. Меррилл разводил в нем целый сад. Но теперь в ящике торчало лишь несколько мертвых, присыпанных снегом багряных растений.

Маленькая девочка подкатила на трехколесном велосипеде к двери подъезда и слезла, чтобы открыть ее. Богус помог ей.

— Меррилл Овертарф живет в этом доме? — спросил он ее.

То ли она уловила его акцент, то ли ей было велено не разговаривать с незнакомыми людьми, но она взглянула на него так, словно не желала отвечать.

— Как ты думаешь, куда уехал герр Овертарф? — ласково спросил он ее, помогая закатить велосипед в подъезд. Но малышка лишь пристально посмотрела на него. — Герр Овертарф? — медленно повторил он. — Ты его не помнишь? У него была такая забавная машина и смешная шляпа… — Но девочка, видимо, ничего такого не знала. Наверху залаяла большая собака. — Что случилось с герром Овертарфом? — попытался спросить он еще раз.

Девчушка отняла у него свой велосипед.

— Умер? — произнесла она; это было всего лишь предположение, он был в этом уверен. Затем она завертела педалями, стремительно направляясь в сторону лестницы и оставляя его с тяжелым чувством отчаяния, равным по силе ужасу, который он испытал, когда услышал, как наверху открылась дверь и женщина в кудряшках что-то крикнула ребенку, после чего раздался стук когтей большой собаки, которая спускалась вниз по лестнице.

Трампер спасся бегством. В любом случае девчушка ничего не знала — это ясно. С некоторым удивлением он сообразил, что отца ребенка, должно быть, звали А. Плот.

С пакетом купленных у тротуара жареных каштанов Богус бредет в направлении Мишелерплац, где, как он помнит, стояла гротескная скульптура. Зевсоподобный великан — то ли человек, то ли бог — борется с огромными чудищами: змеями, хищными птицами, львами и нимфами; они тащат его к центральной струе фонтана, которая плещет ему на грудь; его рот широко раскрыт — наверное, он хочет пить. Вся композиция настолько сложна и двусмысленна, что трудно определить, одерживает ли Зевс победу, или же окружающие его твари повалили его и пытаются подбросить вверх.

Богус припомнил, как однажды ночью, подвыпившие, они бродили вдвоем с Бигги по Мишелер-плац. Они только что стянули с повозки несколько огромных, похожих на морковь, белых редисок. Проходя мимо чудовищной, вечной битвы в фонтане, Богус подсадил Бигги, и она засунула редиску прямо в широко раскрытый рот бога. Чтобы прибавилось сил, как сказала она.

Решив угостить сражающегося бога каштаном, Трампер очень удивился, обнаружив, что фонтан не работает. Или, может, просто замерз раструб трубы — он торчит толстым тупым фаллосом, застывшей восковой свечой, и вся грудь Зевса засыпана снегом. Почему-то, хотя позы остались прежними, борьба кажется законченной. Он мертв, думает Богус, а кормить каштанами мертвеца бесполезно. Он скорбит о кончине бога, в конце концов поверженного змеями, морскими монстрами, львами и нимфами. Трампер уверен: это нимфы наконец-то одолели его.

Бигги наверняка расстроилась бы, узнав об этом.

Наверняка…