Вышло так, что до этого дня Илья еще ни разу не был дома у Назаровых. Как, впрочем, и большинство сокурсников. Еще во время вступительных экзаменов Оля решила, что не будет никому в университете рассказывать, кто ее отец и какой пост он занимает. Она мало говорила о своей семье, скромно одевалась не только на занятия, но и на вечеринки и в основном молчала, когда ребята дружно обсуждали, у кого можно собраться дома, чтобы вместе позаниматься или порепетировать сценку для капустника. И ей казалось, что это правильно. Народ на их курсе собрался самый разный, были и дети обеспеченных родителей, кичившиеся своим положением, были и дети скромных семей, поэтому «золотую молодежь», как правило, недолюбливали. И Ольге очень не хотелось попасть в их число.
Мария иногда намекала Оле, что хотя бы Илье стоит открыться. Нет смысла изображать перед ним «барышню-крестьянку» – вдруг парню это не понравится? Оля только отмахивалась. Но в то раннее утро, когда они, сияющие от счастья, ехали, держась за руки, в почти пустом вагоне первого поезда метро, Ольга вдруг испугалась. А что, если Илья и впрямь не захочет с ней дальше общаться – она генеральская дочка, вдруг решит, что они не пара?
И тревоги Оли оказались не напрасны. Попав в квартиру на улице Горького, Илья чуть не потерял дар речи. Ему понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя и не показать виду родителям Ольги Татьяне Сергеевне и Степану Егоровичу, которые с утра уже были на ногах, что он смущен и шокирован.
Обоим Назаровым Илья сразу понравился. Они приняли его растерянность и смущение за скромность. От них также не могло укрыться и то, что молодой человек умен и неплохо воспитан и, самое главное, ему нравится Оля. Это сразу бросалось в глаза. Илье, впрочем, тоже понравились Олины родители. Позже он признался ей, что никогда не думал, что люди, занимающие столь высокое положение, могут быть такими доброжелательными, приветливыми, простыми и открытыми. Но даже несмотря на это, позвать Олю замуж Илья не решался долго. Оба уже успели получить дипломы, поступить в аспирантуру и отучиться в ней первый год, а предложения о замужестве Ольга так и не получала. Наконец, набравшись смелости и послушав советов Марии, она сама заговорила с Ильей на эту тему и узнала, что все это время он мучился сомнениями. Он признался, что больше всего на свете хотел бы быть с Олей, ради нее он мог бы отказаться ото всего на свете, даже от науки…
– Неужели даже от науки? – не выдержав, перебила она.
– Да, – кивнул он. – Я думал об этом. Это была бы для меня огромная жертва. Возможно, после такого шага моя жизнь вообще потеряла бы всякий смысл. Но ради тебя я бы пошел и на него.
– И все же?.. – подсказала Оля.
И все же Илья больше всего на свете боялся, что родные и знакомые его невесты увидят в нем пройдоху, охотника за приданым, женившегося ради большой квартиры, государственной дачи, машины с персональным водителем, денег и прочих привилегий, связанных с положением Назарова.
Оля всеми силами пыталась его убедить, что все совсем не так, что никому и в голову не придет думать о нем что-то подобное, но Илья стоял на своем. Не желает он быть примаком в богатой семье – и все. Дело дошло до того, что он предложил Оле все бросить и уехать из Москвы, чтобы начать жизнь с нуля, с чистого листа. Специалисты в их области нужны везде, в любом городе. Надо только выбрать место и рвануть туда. В новом городе, пусть даже и не таком большом, как Москва, и работа найдется, и жилье дадут… И Оля почти согласилась, но напоследок упросила Илью поговорить с отцом.
Степан Егорович внимательно выслушал дочь и одобрительно кивнул.
– Что ж… А он молодец, твой Илья. Мужик! Уважаю. Ладно, приведи его как-нибудь, когда я буду дома. Потолкую с ним…
И слово свое сдержал, на следующий же день после ужина увел Илью в свой кабинет.
О чем именно они разговаривали, Оля так никогда и не узнала. Подслушивать она, разумеется, не стала, хотя, что греха таить, искушение было велико. Но она сдержалась, дождалась, когда дверь кабинета откроется и выйдут отец с Ильей. С тревогой она взглянула на Илью – и увидела, что он улыбается, как человек, у которого только что свалился с души огромный камень.
– Леля, я признаю, что был не прав, – проговорил он. – Степан Егорович убедил меня… – и вдруг, без всякого перехода, спросил: – А когда ты хотела бы расписаться?