Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2

Вернувшись к Раннальдини, Китти позволила себе один звонок. Этого ей было достаточно.

– Убирайся, – вопила она, прорываясь сквозь мольбы Лизандера. – Ты даже хуже, чем другие. Ты думаешь только о сексе. Я не хочу тебя больше видеть.

Полчаса спустя сгорели и последние надежды Лизандера. Он услыхал шаги по тропинке, ведущей к коттеджу «Магнит», но когда подбежал к двери, то нашел только записку от Боба, приглашавшего его на следующий день на обед в Лондон:

«Нам с тобой надо серьезно поговорить о Гермион»е.

52

На следующий день перепуганный Лизандер приехал на Реднор-Уок. Вызовет ли его Боб в суд в качестве ответчика или просто призовет больше не трахаться с Гермионой? Дом был очень хорош и уж декорирован никак не в стиле Гермионы. Огненно-оранжевые занавеси на окнах гостиной были задернуты, на полу лежал большой белый ковер, вытканный голубыми цветами, а вдоль оштукатуренных стен висели полки с книгами по музыке, партитурами, записями Гермионы, скорбным клоуном Пикассо и нежным осенним золотым лесом Котмена.

Огромный портрет Гермионы в роли Донны Эльвиры отражался в большом зеркале в позолоченной раме над камином. Лизандер повернулся спиной к этим двум изображениям, но никак не мог отвернуться от фотографий этой старой сучки, развешанных везде. Изысканные запахи вина и трав доносились из кухни. Несмотря на жгуче-холодный день, в доме было достаточно тепло. Боб встретил его в серой полосатой рубашке, заправленной в джинсы, демонстрирующие плоский живот и самые стройные бедра в Глочестер-шире.

Лизандер, который, казалось, последние дни только и делал, что мерз, почувствовал страстное, почти до слез доводящее облегчение от такого дружелюбного тепла Боба.

– Входи, дорогой мальчик. Ты такой замерзший, что тебе нужна собачья шкура. Доброе утро, Джек. Отпусти его. Здесь кошек нет.

Усадив Лизандера в бледно-оранжевое с белыми полосками кресло рядом с потрескивающим огнем, он открыл бутылку розового шампанского:

– Как доехал?

– До Ратминстера ужасно. А дальше дорогу посыпали песком.

– А я вот уже какую ночь слушаю скрип собственных зубов, – заметил Боб, осторожно вытаскивая пробку. – Ну и вечерок выдался. Это же жуткая проблема собрать вовремя оркестр на репетицию после такого похмелья. Сегодня вечером мы играем дьявольски сложную пьесу Вила-Лобоса в «Фестиваль-Холле». Предполагалось, что Хлоя будет петь «Les Nuits d'ete», но у нее что-то со спиной или где-то там еще.

Боб одарил Лизандера своей усталой очаровательной улыбкой, передавая ему стакан:

– Ты пришел в себя?

– Нет.

Боб лениво поправил желтую китайскую шелковую шаль, наброшенную на пианино, и переставил вазу с глазурованным орнаментом, наполненную светло-голубыми гиацинтами. Затем, усевшись напротив Лизандера, поднял стакан:

– За мое освобождение. Это настоящий «Дом Пе-риньон» 1982 года по причине действительно красного дня календаря. Я даже не могу сказать тебе, как я благодарен. Я уже пятнадцать лет молюсь, чтобы кто-нибудь избавил меня от Гермионы.

Челюсть Лизандера отвалилась, как трап на пароходе.

– Раннальдини слишком недостижим, чтобы я мог предложить ему такой брак.

Боб аккуратно разглаживал золотистую фольгу от шампанского тщательно ухоженным ногтем большого пальца.

– Тем более что он мой музыкальный директор, и если я вызову его в суд в качестве ответчика, скорее всего он просто уничтожит меня, да и оркестру больше не нужны скандалы. Ну а тут, – мягко добавил он, – я заснял тебя и Гермиону на видеокамеру, и теперь я дома и трезвый.

– О Господи! – Лизандер сделал громадный глоток шампанского. – Вообще-то я не предполагал, что мы с Гермионой соответствуем друг другу. Она потрясающая певица и потрясающая женщина, и все такое прочее, и наверняка считает меня дурачком и совершенно немузыкальным человеком, и потом, я сомневаюсь, что смогу содержать ее.

– Тебе придется подумать об этом, – неожиданно холодно сказал Боб. – Гермиона-то, во всяком случае, сможет содержать себя. И тебе не придется больше работать. Но поставлен ты будешь в тюремные условия, ты станешь чем-то вроде ремешка от сумочки в ее руке; ну а в постели она волшебница – впрочем, ты знаешь.

Лизандер позеленел, его лицо покрылось каплями пота.

– Да я не помню. Клянусь тебе, Боб, я был не в себе. Одна из причин, почему я чувствую себя ужасно, – это то, что ты всегда был по-настоящему добр ко мне. Я и не думал трахать ее.

– Следовательно, ты не собираешься быть с ней?

—Н-нет, пожалуйста, нет, – заблеял Лизандер.

– И это после того, как ты ее так ужасно скомпрометировал. Да ты хоть понимаешь, что она может нанять самых крупных адвокатов в мире.

Боб долго вглядывался в искаженное ужасом лицо Лизандера, а затем затрясся от хохота.

– Какая жалость! Я-то рассчитывал, что мне здесь удастся ее навесить. Но я не думаю, что ей нужен мнимый муж, а Козмо – мнимый отец.

– Но я-то думал, что ты обожаешь ее, – произнес Лизандер в жутком смятении.

– Да она мне до смерти надоела, – равнодушно ответил Боб.