Человек-змея

— Эй, сколько у тебя пальцев? — Голос знакомый. Похоже, парню очень весело и беспокоиться ему не о чем: десять пальцев и хмельные дружки при нём.

Пряча усмешку за высокими бокалами, картёжники с нетерпением ждали ответа.

— По одному для каждой из твоих мамочек, — тихо сказал я.

Вполне предсказуемая реакция: раскрытые рты, удивлённо выпученные глаза, а потом главный умник выступил вперёд.

— Что ты сказал? Я не расслышал.

— Да всё ты расслышал, — огрызнулся я. Ну вот, опять в детство впадаю.

Умник высокий, с упругой мускулатурой бывшего члена университетской команды по футболу; от его одеколона глаза слезятся. Встав в боевую стойку, он смерил меня испепеляющим взглядом.

— Хочешь, чтобы я надрал тебе задницу?

Бесспорно, физически он намного крепче. Просто смешно, когда парни с хорошей работой и немецкой тачкой грозят «надрать задницу». Парни, которые имеют личного тренера по фитнесу, но по-настоящему ни разу не дрались, грозят «надрать задницу». Белые парни с тёмным загаром, до старости просматривающие университетские ежегодники, грозят «надрать задницу».

В тюрьме задницы тоже не надирают. В основном тыкают промеж рёбер заточенными куриными костями и зубными щётками, набитыми гравием носками разбивают скулы, мокрыми полотенцами рассекают роговицы, а лица режут пластиковыми подошвами тюремных тапочек, которые от хождения по бетонному полу становятся острее лезвий.

Грозящие «надрать задницу» никогда не смотрели в глаза тому, кто знает, как причинить настоящую боль, или, ещё хуже, понимает, что, сделав это, абсолютно ничем не рискует. У бродячих собак именно такой взгляд. В нём не агрессия, а скорее оценка — «Ты еда?» или «Ты опасность?». Если оба ответа отрицательные, собака идёт дальше.

Именно такой взгляд у тех, кто способен убить не задумываясь. Ни ругани, ни оскорблений: «Ты хочешь мне навредить? Да? Тогда позволь тебя прикончить». За сотые доли секунды твоя жизнь, дети, машина, работа, блестящее будущее обесцениваются до грязной пивной кружки. У избалованных студентов, из которых вырастают директора рекламных агентств, банковские управляющие и владельцы элитных автосалонов, такого взгляда не бывает, и ничего подобного они не видели. А я видел.

Давно моё сердце так не колотилось, адреналин сжёг остатки кокаина и бурбон. Внешне я оставался замороженным, но мозг работал с бешеной скоростью, рассчитывая уравнения характеров в сотни раз быстрее, чем Умник решал, что делать дальше. Итак, он правша, рост сто девяносто сантиметров, вес — восемьдесят килограммов. Судя по глазам, пропустил уже три стаканчика, и свежесть дыхания это подтверждает. У него ни периферического зрения, ни равновесия, а у меня тридцать сантиметров свободного пространства сзади, барная стойка сбоку и шестьдесят сантиметров справа.

«Думай, соберись!» Драки владельцы баров ненавидят, копов тоже. Лицензия на торговлю спиртным дорогая, терять не хочется. За барами следит полиция, пожарники, БАТО, КСН [2], чёрт знает кто ещё, вот владельцы и стараются ладить и с чиновниками, и с посетителями, чтобы как можно выше подняться в еженедельном рейтинге клубов.

«Думай, соберись!» Человеку-невидимке драка не нужна.

У меня с собой целый грамм кокаина, так что до обыска лучше не доводить. Если в ближайшем будущем соберусь сменить имя, понадобятся фотографии на права и паспорт, заживлять сломанный нос некогда.

— Вот, — я растопырил пальцы левой руки, — пересчитай, если хочешь.

Умник молчал, а его любопытные дружки подошли поглазеть. Я продолжал молоть чушь, изо всех сил стараясь разрядить обстановку.

— Слушай, мне просто надоело, что все пялятся. — Я подозвал бармена и заказал выпивку для всей компании. — Я плачу, развлекайтесь, мальчики.

Уходя, я слышал, как они смеются и переговариваются, но было уже всё равно. Желудок, «посаженный» аспирином много лет назад, будто огнём горел, по пищеводу поднималась желчь, в голове с гулом отдавалось каждое раболепное «сэр», произнесённое мной за два года в колонии.

Я поехал в Голливуд, в клубе Борднера сделал четыре дорожки, а потом долго шёл пешком. Через некоторое время адреналин уничтожил все следы кайфа, и я подзарядился снова.

* * *

Изящный поворот — и Голливуд встречается с бульваром Сансет. Неужели я так далеко зашёл? Безмятежный покой первых четырёх дорожек выветрился, левая рука дёргалась, в глаза лезли невидимые мошки. Громко, слишком громко разговаривая сам с собой, я соколом парил на тёплом потоке воспоминаний, однако далеко внизу кипел огромный резервуар ненависти, от потоков ядовитого пара вылетали заклёпки и трещали швы. Истеричное «Сука!» оглашало тёплый августовский вечер. Туристы, бомжи и бродячие музыканты удивлённо оборачивались, и, несмотря на приличную одежду, меня запросто могли остановить, обыскать, заковать в наручники и спрятать за решётку.