Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря

И он затеял с непокорным «фламеном» игру в кошки-мышки. «Кошка» Сулла действовал постепенно, шаг за шагом, не торопясь, испытывая «мышку» Цезаря на прочность (или же «на вшивость» — хотя «вшивым» в итоге оказался не Цезарь, а Сулла, о чем уважаемый читатель узнает по ходу нашего правдивого повествования). Как бы то ни было, бесстрашный и удивительно уверенный в себе (во всяком случае — для своего возраста) «дерзкий мальчишка» Цезарь, вопреки ожиданиям «Феликса», ловко отражал удар за ударом. Сначала Сулла повелел лишить его жреческого сана. Цезарь безропотно принял этот удар судьбы, но свою любезную Корнелию не бросил. Сулла, видимо, решив, что Цезарь держится за приданое жены, велел это приданое конфисковать «в пользу государства». Цезарь и бровью не повел. Тогда диктатор «национализировал» наследственные владения рода Юлиев. Но и утрата родовых владений не заставила Цезаря покориться, казалось бы, неизбежному. Всегда щегольски одетый, молодой, красивый, белокожий ясноглазый нобиль, с бахромой на рукавах, типичный «яппи», или же «стиляга», того времени, любивший, вопреки традиционным правилам приличия, ослаблять пояс на тоге, и прозванный, за эту скверную привычку, «плохо подпоясанным юнцом», распространяющий вокруг себя аромат восточных благовоний и подстриженный по последней моде, бестрепетно осмеливался смотреть своими голубыми (или светло-серыми) глазами в столь же голубые (или светло-серые) глаза василиска[45] Суллы — и не обращаться при этом в камень… От такой неслыханной наглости у Суллы лопнуло терпение. Строптивый и распущенный, хотя и не вмешивавшийся в политику, Гай Юлий был объявлен сторонником партии «популяров», врагом государства, что означало вынесение ему смертного приговора. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…».

Тем не менее, попавший в проскрипционный список Цезарь был своевременно предупрежден об опасности и успел, в одежде раба, под покровом ночи бежать, через садовую калитку, из родного дома, а затем — и из «Вечного Города». Дома он оставил жену и детей, но Сулла их не тронул (Корнелия, как-никак, приходилась ему родственницей)…

За голову беглеца была назначена награда, и ему пришлось несладко, ведь за ним гнались сыщики мстительного диктатора. Цезарь бежал в землю сабинян, подцепил в тамошних Понтинских болотах малярию, от периодических приступов которой не мог избавиться всю оставшуюся жизнь, не ночевал дважды под одним и тем же кровом (Согласно Плутарху, больного Цезаря «каждую ночь переносили из одного дома в другой» — следовательно, пустившийся в бега племянник Мария не был предоставлен сам себе, и кто-то ему все время помогал), попадаясь иногда в руки рыскавших вокруг в поисках беглецов от «правосудия» (но, видимо, не рисковавших слишком углубляться в малярийные топи) «сулланских» патрулей, однако, ухитряясь подкупать их командиров (одного из которых звали, между прочим, Корнелий — он был то ли родственником, то ли вольноотпущенником Суллы, но блеск «презренного металла» перевесил родственные связи или «непоколебимую» верность клиента своему патрону) и опять спасаясь бегством. Разгневанный донельзя, «Феликс» требовал, во что бы то ни стало, изловить, поймать «плохо подпоясанного молодца».

Опасная игра, в которую молодой «потомок Венеры» осмелился вступить с «любимцем Афродиты», становилась все более рискованной. Фамильная гордость, строптивость, стремление испытать себя и других, а возможно — искренняя супружеская любовь к красивой и храброй Корнелии и к своей малютке-дочери завели его в такой тупик, из которого он никак не мог выбраться без посторонней помощи. И эта помощь не заставила себя ждать…