Человек звезды

— Когда начнутся гонения, и людям станут вручать пластиковые карточки с числом зверя, множество народа повалит в монастыри. В монастырях велено всех принимать. Потому обители заводят хозяйства, пашут землю, пасут коров, чтобы прокормить тех, кто придет к ним спасаться. Многие будут виноваты перед Господом, Но он простит тех, кто покается. Сталин покаялся перед Господом, и Господь его простил. В конце концов Господь всех простит. Потому что он милосерден, и имя Его — любовь.

Старушка умолкла, поморгала васильковыми глазками и полезла в котомку за горбушкой хлеба. Стала жевать, словно забыла о Садовникове и Вере. Оповестила их, исполнив предначертание.

— Неужели все так и будет? — спросила Вера, когда они отошли от ступеней храма. — Неужели не ждать радости, счастья, благополучия? Неужели мне больше не суждено танцевать, испытывать легкость и восхищение? Вы спасли меня, отогнали от меня мрак. Для чего? Для новых неизбежных мучений?

Она умоляюще смотрела на Садовникова, словно будущее было в его руках, и он был способен своим чудесным даром отвести прочь все напасти, подарить ей хоть немного, хоть с опозданием, мгновения творчества, обожания и любви, на которые она уповала.

— Вы будете танцевать. Люди станут восхищаться вами. Вас будут любить. Вы будете окружены обожанием, — сказал он, видя, как просветлело ее лицо и на нем засияли ее верящие глаза.

— Так и будет. Ведь вы можете все, я знаю.

К ним навстречу шел отец Павел, высокий, худой, в темном подряснике, перепоясанный в талии ремнем, по-стариковски бодрый, с военной выправкой. Его седая с чернью борода косо лежала на груди. Из-под косматых бровей грозно и весело смотрели глаза тем взглядом, каким полководец осматривает свое стройное, готовое к сражениям войско. Отец Павел был фронтовиком, с боями дошел до Берлина, чтил генералиссимуса Сталина, произнося в церкви проповеди о «красном монархе», за что подвергался нареканиям местного владыки Евлампия.

— Благословите, отче, — Садовников шагнул к отцу Павлу, готовясь поцеловать его коричневую, с фиолетовыми венами руку. Но священник руки не подал, а троекратно расцеловался с Садовниковым, окружая его лицо своей колючей бородой. Вера робко подошла под благословение, и старец, сложив длинные пальцы щепотью, перекрестил ее трижды.

— Давно вас не видел, отец Павел. Как ваше здоровье?

— Жду, когда Бог к себе призовет. А он велит жить дальше. Значит, не все его задания выполнил.

— Опять, я слышал, владыко Евлампий назвал ваш приход сталинской сектой. Не оставляет вас своим вниманием.

— Он почтил меня своим посещением, и когда увидел в моей келье портреты государя-мученика и Иосифа Сталина, стал возмущаться, грозил отстранить от службы. Так оно и случится. Но я считаю, что Господь не прибирает меня потому, что дает мне время проповедовать учение о «красном монархе» и о Чуде русской Победы.

— В чем же суть учения, отец Павел?

На церковный двор собирались первые прихожане, немолодые женщины в чистых платках, пожилые мужчины, крестившиеся на синие купола. Нищие расселись у ворот, положив на землю шапки и картонные коробки. Отец Павел грозно хмурил брови, весело, чуть насмешливо поглядывал на прихожан. Излагал Садовникову свое учение, добытое в сражениях, в лазаретах, в сокровенных молитвах, в изучении книг, а также той неписаной мудрости, что рассеяна по русским городам и весям, звучит в людской молве, запечатлена в народном богословии.

— Так что, Антон Тимофеевич, Святую Русь и православную русскую империю изглодали масоны и жиды, которых государь Петр Алексеевич запустил на русскую землю. Он в Европу окно прорубил, а через эту форточку сатана и влетел на Русь. Они-то, масоны и жиды, знали, что военной победы им не одержать, пока на Руси крепка православная вера. И они нашу святую веру стали подтачивать исподволь, распуская масонскую заразу среди дворян, среди поэтов и офицеров, среди мещан и среди духовенства. Так что последний государь император был предан масонами, засевшими в Генеральном штабе и Синоде, в Государственной думе и в самом близком государевом окружении. Царя-мученика повели на голгофу и там умучили и, захватив без всякого боя власть, принялись убивать русский народ, в котором еще жива была православная вера. Казаков и священников, крестьян и честных мещан. И Россия, Антон Тимофеевич, оказалась в когтях жидов и масонов, исповедующих тайну беззакония…

Садовников видел перед собой шевелящиеся в бороде губы отца Павла, но звук и смысл его слов улавливал не он сам, а спрятанная в глубине сознания бриллиантовая звезда, сокровенный кристалл, который откликался драгоценными переливамими света. Золотые, алые, темно-фиолетовые, голубые лучи, как таинственная цветомузыка, изливались из волшебного кристалла. Эта была грозная музыка истории, творимой не людьми, а самим провидением. Лучи божественного света, невыносимого для глаз в своей ослепительной вспышке, именуемой Чудом.