Человека-Подобие

Мужик муторно вздохнул (да начнется…) и проговорил:

– Помоги, тимуровец. Дай сто рублей.

Пионэр (…игра!) процедил ответочку сквозь улыбку:

– Зачем?

Мужик хмур. Нет настроения на долгий дебют. Да и сил тоже не особенно.

– Слышь, ты, тимуровец. Или помогай, или вали отсюда.

Улыбочки усеяли Пионэра всего, с ног до головы – от прилизанной чёлки до начищенных до блеска ботиночек.

– Как же я уйду, если вам помощь нужна?

Он всучил Мужику консервы, свободной рукой подхватил рюкзачок. Мужик принял. Игра.

– Только вот один вопрос.

Отдал Мужику пистолет, забрал консервы, положил консервы в рюкзачок, зашебуршал там.

– Вы точно уверены, что вам нужны именно сто рублей? Может быть, сто евро? Или хотя бы доллары? Или любой другой эквивалент, в зависимости, конечно, от вида помощи, в которой вы нуждаетесь. Хотя да, если подумать, рубли-то надёжнее, но кто знает, кто знает, так всё шатко и нестабильно в этом мире…

Виолетту Никифоровну вытянуло из-за зонтика. Округлившимися подслеповатыми глазками она следила за руками Пионэра, как за руками напёрсточника, не в силах оторваться. Пока Пионэр болтал про международные валюты, из рюкзачка появились и исчезли обратно: зажигалка для газовых плит, деревянная мышеловка, валенок с калошей, топорик для рубки мяса, игровая приставка тридцатилетней давности, журнал «Мурзилка», паяльник…

Мужик не выдержал и прорычал (осыпалось несколько испуганных листочков):

– Развоплотись, ты, тимуровец!

Пионэр смиренно опустил глазки долу, на мгновение прекратив манипуляции с рюкзачком.

– Конечно. Если моё присутствие вам неприятно…

Опять ковыряется.

– …я, конечно, уйду. Но уйти, не оказав помощи, я не могу.

Он повернулся к бабуське – о да, это было одновременно и как в кино, замедленно и красиво, и как в бренной жизни, резко и немного неуклюже – и наставил на неё пистолет. Виолетта Никифоровна взвизгнула, зонтик в её руках схлопнулся и упал на землю.

Что-то такое промелькнуло в глазах Пионэра. Нехорошее. Огонёк, что ли. И как будто слегка потемнело на улице. И птицы петь перестали. Деревья не дышат.

Впрочем, это тоже всего лишь наваждение.

Пионэр лучезарно улыбнулся как ни в чём ни бывало. Перехватил пистолет и протянул его Виолетте Никифоровне рукоятью вперёд.

– Возьмите, – предложил он. – И ваша проблема будет решена в считаные секунды. Ваша собака никогда больше не написает вам на ковёр.

Виолетта Никифоровна схватила в кулачок и бросила в Мужика полный отчаяния взгляд. Мужик, впрочем, оставался странно невозмутим. Виолетта Никифоровна опять перекрестилась дрожащей дланью и воззвала к последней инстанции.

– Господь с тобой, милок! – выдавила она из себя.

Мужик скривился. Виолетта Никифоровна не заметила этого, а жаль.

– Что ж ты такое говоришь-то! Разве можно в живую душу стрелять из-за того, что она писает не там, где надо!

Улыбка. Задорная улыбка и прилизанная чёлочка. И стрелочки на брюках. Всё сияет, как Рождество на Тверской. А в глазах его опять мелькнуло что-то нехорошее. Хотя вряд ли человеческий язык в состоянии выразить через слова то глубинное, подспудное, что мелькает в его глазах, и что кроется за привычным шаблоном «что-то нехорошее».

– Конечно, нельзя, бабушка, – мягко ответил он. – Тогда хотя бы консервы возьмите. Вкусные.

Мужик изверг из могучей груди неопределённый звук, вместивший в себя сдавленный кашель и, кажется, что-то на матерном. Резко и недовольно запахнул полы пальто. Бабуська притянулась глазами к Мужику, но ответила Пионэру, впрочем, всё-таки неуверенно:

– И консервы мне твои не нужны. Муся только овсянку с куриной печёнкой кушает.

Пионэр вился вокруг Виолетты Никифоровны, словно змей… нет, словно агент по продаже ультрамощных пылесосов.

– Возьмите-возьмите, вдруг пригодятся, мало ли, как жизнь повернётся. Может, Муся разлюбит овсянку. Или самой кушать станет нечего…

Мужик молчал. Достал пачку сигарет из кармана. Открыл. Плюнул, словно пачка чем-то его неимоверно разозлила, закрыл. Убрал в карман. Бабуська наконец решилась:

– Ну ладно, консервы возьму, отчего ж не взять, раз человек помочь хочет. Спасибо, милок.

Мужик опять изверг звук. В звуке том послышалось эхо вежливых замечаний всех заведующих детскими садами, переодетых уркой, которым нехороший человек Василий Алибабаевич когда-либо ронял батарею на ногу. Пионэр презрительно взглянул на Мужика через плечико, с торжествующей ухмылочкой вздёрнул аккуратно очерченную левую бровку. Солнце отражалось в начищенных ботиночках. Не то чтобы хотело. Но отражалось. Пионэр спрятал пистолет в рюкзачок, рюкзачок забросил на спину. Отдал пионерский салют, насмешливо и нагло, как будто нельзя было без этого обойтись, и, насвистывая бодрую мелодийку, уехал на своём самокате.

Бабуська и Мужик смотрели Пионэру вслед, пока он не выехал из сквера и не смешался с прохожими. Хотя Виолетта Никифоровна могла поклясться чем угодно, даже здоровьем Муси и Капитонова, что спина в белоснежной рубашке просто растворилась в воздухе.

+ + +