Чемодан

— Я бы очень хотела родить тебе кудрявую доченьку… Очень-очень хотела. Он тогда не нашелся, что Люсе ответить, хотя она и ждала его слов — он знал.

— Ты… ты, что… правда решил вычеркнуть меня из жизни? Совсем? — на последнем слове голос Люси… не сорвался, нет! Дрогнул… А вместе с Люсиным голосом дрогнул и он сам. Вся его решимость, и вымученная твердость. Так захотелось бросить все, и тут же примчаться, чтобы утешить явно расстроенную любимую! Но… Разум возобладал. Потому что он просто не вынес бы, если бы от него опять отвернулись.

Иван устало потер воспаленные глаза и выглянул в окно. Именно на этом месте он, будучи ребенком, проводил большую часть своего времени. И даже когда разуверился (в чем клялся себе), все равно время от времени поглядывал в окошко. Тогда еще деревянное, аккуратно выкрашенное белой краской… С тех пор ничего не изменилось. Разве что рамы стали пластиковыми, под подъездом прибавилось машин, да деревья выросли…

Зря Люся думала, что он искал в ней мать. Мать занимает центральное место в сердце будущего мужчины только до определенного возраста. А потом он отдает его совершенно другой женщине. Той, которая пойдет с ним по жизни. Той, которую он захочет всем своим существом, без которой жизни просто не будет… Это совсем другое. Другая любовь. Он видел отличие. А Люся? Люся видела? А если видела, то почему все так сложилось? Только ли из-за его цвета кожи и возраста?

— Долго ты здесь будешь шастать? Спать не даешь… Надоел!

Ваня обернулся. Дед… Скосил взгляд на часы.

— Ты и без меня в пять часов просыпаешься.

— А сегодня думал поспать!

— Вряд ли мои шаги слышны в твоей комнате.

— Шаги, может, и не слышны. А вот мысли твои — не дают покоя!

— Ты стал экстрасенсом? Я что-то упустил? — попытался пошутить Иван. Впрочем, без особого успеха.

С возрастом чувство юмора у деда практически полностью атрофировалось.

— Экстрасенсом, может, и не стал. Но и в маразм пока что не ударился. Вижу, что сам не свой ходишь.

Ну! Выкладывай, что случилось. Сил нет смотреть на твою рожу черную.

Дед был в своем репертуаре. Такая вот своеобразная забота. Он всегда был таким. В какие-то моменты жизни Ваня ненавидел его суровость, но потом свыкся с ней и просто перестал обращать внимание. Такой человек — дед Андрей. Единственный родной во всем свете.

— Да ничего нового, дед. Не бери в голову.

— Это как же — не брать. Или ты посторонний мне? — возмутился дед. — Что… Девка твоя не такой уж хорошей оказалась? Бросила?!

— Нет… Я сам ушел.

— Сам? Эко тебя допекли. Ты ж как та собачка, погладь за ухом — и ты следом побежишь.

Ваня хмыкнул.

— Вот, уж, спасибо.

— А я что… Не прав, скажешь?

— Слушай, дед, не трави душу.

— А тебе мою, значит, можно травить?

— Мне? — удивился Иван. — А что я такого делаю?

— Как это — что? Ты думаешь, мне все равно, что ты как будто неживой ходишь? И не ешь ничего, и не спишь… Сколько раз говорил тебе — жестче надо быть! Жестче! Глядишь, и легче стало бы жить.

Ваня удивился. Очень. И, наверное, даже растрогался. Дед никогда раньше не говорил о своих к нему чувствах. Никак не показывал свою привязанность или (чем черт не шутит!) — любовь. А сегодня вот что-то прорвало.

— Дед…

— Вот повстречалась бы мне твоя зазноба! Ух, я б ее! — дед сжал кулаки и потряс ими над головой. А потом ухватился за сердце и стал оседать. Иван успел подхватить деда в последнюю секунду, сделал пару шагов, аккуратно укладывая того на свою постель. Сердце колотилось, как сумасшедшее, страх холодной волной прокатился по позвоночнику. Иван схватил телефон и позвонил в скорую.

— Где таблетки?

— Много они помогают… — снова взялся за старое дед.

Некстати у Ивана мелькнула мысль, что тот и на собственных похоронах не выдержит — встанет, чтобы высказать свое авторитетное мнение по какому-нибудь насущному вопросу. Отпеванию, там, или качеству еды на поминках.

— На, вот, глотай…

Дед послушно выпил таблетку и без сил упал на подушку.

— Плохо?

— А кому сейчас хорошо?

— И правда.

— Зачем в скорую позвонил? Сейчас понатопчут…

— Ничего. Я приберу.

— И в стационар меня загонют. Им план по койко-местам выполнять надо…

— Какой еще план? Такого и нет уже, дед…

Ваня отвлекал деда разговором, и не сводил с него глаз. Время до приезда скорой тянулось мучительно медленно. Время вообще странная штука. Непостоянная. Иногда минуты, часы и дни тянутся, а недели и годы летят… Стрелой…

Только когда врач деловито присел на край постели, извлекая из чемоданчика тонометр, Ивана хоть немного отпустило. Лишь легкая дрожь в руках выдавала его состояние и несколько более хриплый, чем обычно, голос. Как дед и предполагал, его забрали в больницу. Нет, он, конечно, пытался пыжиться и протестовать, но от Вани не укрылось, что даже это он делал без своего обычного энтузиазма. Плохо деду было. Плохо… Не зря он к нему приглядывался. Как чувствовал.