Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)

— Я не наркоман. И вы это знаете. Меня подставили.

— Мы нашли вас с комплектом принадлежностей, и накачанным морфием по уши. Этого нам достаточно. Где Сэмми Вайс?

— Я не знаю.

— Укрывательство беглеца — солидный пункт обвинения.

— Но не попытка его найти.

— Не изображайте из себя супермена. Говорите, где Вайс.

— С вечера понедельника я его больше не видел. Я тогда его выставил, сказав, что он должен явиться к вам. Только, полагаю, у него были свои соображения.

— Вы отказались от его денег?

— У него вовсе не было денег. Он был пуст.

— Он сказал вам об этом?

— Да. У Вайса всегда пусто в карманах.

— Вы считаете, и сейчас тоже?

Что я мог ответить? Я сам не знал, верю ли я, что Вайс был на мели, или нет. Складывалось впечатление, что ему было что скрывать.

— Где он, Форчун?

— Я действительно не знаю. И, находясь здесь, вряд ли узнаю.

Фридман некоторое время молча изучал меня, прежде чем повернуться и исчезнуть. Кулаки он в ход не пустил. Или он был убежден, что обвинение в употреблении наркотиков невозможно опровергнуть и я скоро сознаюсь, или имел сверху указание меня не трогать.

Долгое время я обдумывал обе возможности. Спал я немного. Ко мне никто даже не приближался. Фальшивый свист не прекращался. Вокруг кряхтели, кашляли и жаловались насудьбу. Ночь была долгой.

Разбудили нас рано. Мы смогли причесаться и умыться, кое-как поели, а затем погрузились в «черный ворон». Автомобиль повез нас по колючему морозу через серый утренний город. Мы прижались друг к другу, откашливались, харкали и плевали… Уже после первой ночи в заключении больше не думаешь о себе «я», а только «мы».

На Центр-стрит нас спешно провели в управление, как будто опасаясь, что наша кучка пьяниц, городских нищих и мелких воришек отважится на отчаянный побег, для чего у каждой машины стояла охрана с автоматами. Потом мы ждали в загоне позади помоста, на котором должны были подвергнуться опознанию. Никто не разговаривал. Для участковых детективов, которым пришлось ехать с нами, эта процедура рано по утрам была пренеприятным занятием. Для нас, заключенных, это был последний момент надежды, последний шанс.

Девяносто процентов задержанных за день — мелкие рецидивисты. Они уже имели первые приводы и судимости, знали заранее, что их ожидает. Они могли предсказать решение, размер штрафа, точный момент, когда они предстанут перед судьей. Некоторая неопределенность оставалась только при проведении опознания, здесь они еще могли надеяться быть выпущенными на свободу, иметь возможность прожить, как свободные люди, еще один день. И когда их вызывали, они преодолевали четыре ступени к помосту, волнуясь, с глазами, полными надежды. Для девяноста девяти из ста надежда была слабой.

Когда подошла моя очередь, Фридман подтолкнул меня вверх через ступени. Я стоял под ярким светом лампы в свой полный рост метр семьдесят пять по измерителю. Отвратительная процедура. Никогда не знаешь, как действуешь на других людей, но на таком помосте убеждаешься, что тебя можно заподозрить в любом мыслимом преступлении.

— Этот человек — Дэниэль Форчун, — объявил кто-то.

Я узнал голос. Это был капитан Гаццо.

Глава 10

Гаццо сказал в публику:

— Форчун задержан на основании анонимного звонка. Он находился под действием морфия, найден шприц и принадлежности. Он…

Я вспомнил о телевизионной игре «Скажи правду». Свидетелями процедуры опознания в игре становятся миллионы зрителей. Что-то не сходится у людей, которые в этой игре подвергаются мукам допроса. Тот, кто находится на помосте, отчаянно пытается скрыть свою сущность. Он лжет, лжет лишь потому, что он в отчаянии, потому что его ожидает ужас камеры. В телевизионной игре человек лжет, чтобы добиться аплодисментов и приза. Он лжет хитро, он о себе высокого мнения.

— Расскажите об этом, Форчун, — сказал Гаццо.

Я описал нападение на меня и мои поиски Сэмми, опустив при этом рассказ Барона о Вайсе и двадцати пяти тысячах долларов. Я почти слышал, как они там внизу затаили дыхание. Большей частью это были полицейские, хладнокровные профессионалы, но там были и нормальные граждане.

Публика. Серое чудовище толпы. Они беспощадны не потому, что они низкие или подлые, а потому, что не представляют, что значит стоять здесь, наверху. Они не могут себе представить мук одинокого неизвестного, стоящего на помосте. Это не обвинение, это факт. Мы все принадлежим к серому чудовищу толпы, пока по какой-то коварной случайности не окажется там, наверху, в полном одиночестве.

— Форчун наркоманом у нас не числится, — пояснил Гаццо публике. — Он работает частным детективом, когда вообще работает. Он, кроме того, был матросом, барменом, гидом, поденщиком, чернорабочим, актером, студентом, когда-то репортером и Бог знает кем еще. Я бы сказал, работник по случаю, среднего возраста. Я сомневаюсь, что он зарабатывает достаточно для того, чтобы позволить себе даже маленький порок. Как это, собственно, получается, что вы никогда по-настоящему не работали, Форчун?

— Я никогда не мог найти настоящей работы, капитан.