Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)

Я улыбнулся. Что-нибудь получше мне просто не пришло в голову. Она зашагала к красному «фиату». Я смотрел, как он отъехал. Кажется, я помахал ей.

Глава 17

Сити Айленд расположен в Бронксе, поблизости от Очед-Бич — узкой полосы коричневого песка и мелководья, где в жаркие летние дни миллион людей совершают омовение, как индусы в Ганге, и при этом мнят себя привилегированным классом.

Сити Айленд едва ли можно назвать островом, несмотря на то что там держат яхты или они там причаливают. Не так давно это был рай, по сравнению с грязью города. Сейчасэто не более чем часть Бронкса: возможно, чуть менее перенаселенная и чуть более зеленая.

Дом Джеральда Девина, стиснутый старыми строениями, стоял в унылом жилом квартале из красного кирпича. Квартал спускался к лениво плещущейся пенистой воде. Дома стояли почти на голом камне. Вялый прилив омывал, как масло, черную скалу. Голые серые деревья выглядели не более живыми, чем столбы для сушки белья.

На фоне этого безотрадного ландшафта, где даже снег был серым, дом Девина выделялся, как маленькая драгоценность. Он стоял, ярко вычищенный и выкрашенный в белый цвет, в маленьком саду, который был аккуратно огорожен и в котором летом росли, наверное, одни цветы. Я остановился на подъездной дорожке позади «паккарда клиппера» 1947года выпуска, выглядевшего, как новый.

Дверь дома открылась прежде, чем и подошел. Коренастый мужчина с сединой в волосах, но бодрый и румяный, следил, как я иду к дому. Кривая усмешка, которая когда-то в молодости могла сойти за лукавую, изогнула его тонкий рот, но не затронула глаза. Они были голубыми, узкими, ясными и вопрошающими.

— Мистер Джеральд Девин? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Вы хотели поговорить с Карлой?

Ирландский акцент почти не слышался в его словах.

— Я не первый, мистер Девин?

— Третий, — кивнул он. — Никогда никто не спрашивал Карлу. Мы и сами ее редко видели. А теперь явились сразу трое, один за другим. Что-то случилось, верно?

— Кто были двое других? — спросил я.

Он потер пальцем верхнюю губу.

— Не имею понятия. Однако входите.

Я последовал за ним в маленькую чистую комнату, заставленную мебелью, такой же старой, как «паккард» на улице, и такой же ухоженной. В кресле сидела женщина. У нее были темные грустные глаза, в черных волосах ни следа седины. Как и Карла, миниатюрная и все еще красивая, моложе Девина, но не намного. Типичная ирландка, которая никогда не будет выглядеть пожилой, пока внезапно не станет сморщенной старухой. Не могло быть никаких сомнений в том, что она — мать Карлы.

— Садитесь, пожалуйста, мистер… — сказал Девин.

— Форчун, — ответил я, — Дэн Форчун.

Он просиял.

— Ирландец?

— Нет. Раньше это звучало как Фортуновский. Мой отец сократил фамилию в современном стиле.

Голос женщины прошелестел:

— С… с Карлой плохо? Она… Она что-то натворила?

— Нет, — сказал я. — Я лишь пытаюсь ее найти, так как хочу задать несколько вопросов. Я работаю по одному делу…

— Делу? — перебил Девин. — Вы из полиции?

— Частный детектив. — Я показал им свою лицензию.

Женщина сказала:

— Она живет вместе с другими девушками. На Университет-плаза. Чудная квартира.

— Мистер Форчун знает это, сокровище мое, — сказал Девин с любовью. Он присел на диван напротив меня. — Другие нам не представлялись. Вы сказали, дело?

— Ваша дочь, возможно, понадобится как свидетельница, мистер Девин. Вы знаете человека по имени Пол Барон?

— Нет. Мы вообще ничего не знаем о том, чем Карла занимается в городе. Так о чем же идет речь в вашем деле?

— Об убийстве. Возможно, о двух убийствах. И еще о шантаже.

Женщина издала тихий стон. Только один стон. Девин сложил руки между колен, искоса взглянул на меня, затем перевел взгляд за окно. Там открывался привычный вид: маслянистая вода и, может быть, судно или илистая песчаная отмель.

— Вы знаете, когда-то дети становятся взрослыми, — сказал Девин. — Да, ребенок — это нечто чудесное. Маленькое существо, красивое, уязвимое и счастливое. И даже если они плачут и получают взбучку, они счастливы. Они буйствуют, и бегают, и прыгают, и бросаются в снег. Все для них удивительно. Я так часто наблюдал за ними и чуть не плакал при этом. Дети — они еще ни о чем не знают. Ни о жизни, ни о смерти, ни о чем другом. Но они становятся взрослыми и замечают, как коротка жизнь, и хотят получить свою долю. Так и должно быть. Я всегда понимал это. Карла хотела шумной жизни, которой я не хотел, которой не хотела ее мать, значит, ей нужно было уехать, чтобы получитьсвое. Дети не хотят того, что имеем мы, чего мы хотим. Это совершенно естественно. Я никогда не надеялся, что она останется с нами.

Я молчал. Он еще не закончил. Женщина смотрела на него печальными темными глазами, когда он говорил о том, что они, очевидно, часто обсуждали между собой. Они поняли, что Карла была права, когда рискнула жить так, как ей хотелось. Может быть, и так, конечно, но от этого не легче, был ты прав или не прав.