Чемодан из Гонконга (Межавт. сборник)

Я вдруг понял, почему барабан звучал так чуждо, легко и монотонно. Это был еврейский барабан или, если хотите, арабский — они похожи друг на друга, эти еврейские и арабские барабаны; обычаи и культура подчиняются другим законам, нежели политика. Барабан был величиной с маленькое банджо, похож на глиняный кувшин, верхнее отверстие которого затянуто кожей с узким вырезом.

— Марно? — спросил я.

Парень вскинул на меня глаза без удивления или любопытства. Он смотрел на меня, но я не был уверен, видел ли он меня, хотел ли видеть вообще. Неосмысленный взгляд былне здесь, но руки не прекращали отбивать на барабане медленный ритм.

— Где Карла? — спросил я.

Его безжизненные глаза, маленькие темно-коричневые кружки, устремились к причудливой паучьей сети под потолком. В бесконечность не только от меня — ото всех. Невыразительные, мертвые, безучастные. В самом деле? Его руки непрерывно выстукивали мягко звучащий ритм, а в мертвых глазах стояло что-то еще — может быть, шок? Жили только руки, остальное ушло, затаилось глубоко внутри.

— Где она, Марно?

Глаза уставились на меня. Потом мигнули, совсем слабо, дернулись куда-то влево. Крохотное движение темных глаз. В сторону двери, ведущей в другую комнату. Непроизвольный рефлекс, который я в конце концов все-таки вызвал в его подсознании, что-то там затронув.

В соседней комнате лежала она.

Она совершенно неестественно повисла на кушетке, зацепившись одной рукой и коленом стройной ноги. На ней был только прозрачный голубой нейлоновый халат, под ним детское тело, упругое и совершенное, оставшееся красивым и в смерти. Широко раскрытые глаза без зрачков, тонкая струйка крови изо рта, засохшая на подбородке… Смертьпришла в виде колоссального шока, и она в этот момент прокусила себе язык. На ее лице мадонны не было следов страдания, лишь черты искажены, как от сильного удара. Я узнал действие сверхдозы героина.

Я проверил ее руки, но мне даже не нужно было видеть крошечный вспухший след укола в вену, чтобы понять, что случилось. Я нашел еще несколько следов уколов, не слишком много. Она, видимо, употребляла наркотики не так часто или только время от времени. Но достаточно долго. Это мог быть несчастный случай: наркоманы умирают из-за передозировки каждый день. Или это могло быть самоубийство. Но я-то знал, что это не было ни тем, ни другим: это было убийство. Только никакой возможности когда-нибудь это доказать.

Я поднял ее из этого неестественного положения, положил на кушетку и накрыл голубым халатом. Потом вернулся к Марно. Тот сидел все в той же позе, пялился в пустоту и отбивал свой реквием на барабане.

— Когда она умерла? — спросил я.

Его пальцы стучали. Он смотрел на меня. Он вернулся в настоящее время, в комнату с паучьей сетью. Возможно потому, что я теперь тоже знал то, что всего несколько минут назад знал только он.

— Кто знает? — прошептал он. Голос звучал хрипло и тонко. — Кого это беспокоит? Он спрашивает когда. Навсегда, мистер.

— Я уже был здесь четыре часа назад.

— Меня не было. Я пришел, может быть, с час назад. Она уже была здесь. Такая, как сейчас.

— И вы оставили ее лежать?

— Глупая. Глупая маленькая девочка.

— Вы оставили ее лежать просто так?

Его пальцы не переставали отбивать ритм. Он склонил голову, прислушался к тихим ударам и сосредоточился.

— Я должен положить ее на носилки, старик? Сложить ей руки, и закрыть глаза, и надеть лучшее платье? Лживый вздор. Она мертва, старик. Эта лживая чушь ее больше не трогает.

Пальцы барабанили тяжело и медленно. Он покачал головой.

— Кто знает, может быть, она сможет услышать это. В Валгалле. Вы верите, что есть Валгалла для девушек такого сорта. Она жила, как хотела, — а теперь?

— Ладно, — сказал я, — оплакивайте свою потерю, а я…

Он приглушил барабан ладонью.

— Сострадание, старик? Не тратьте его на меня. Для меня это просто неудача. Она была славной маленькой пчелкой. Теперь мне придется подыскать что-то новое. Разве это не мелочь для старого Бена Марно!

Он был потрясен глубже, чем это могло показаться на первый взгляд. Он кровоточил всеми ранами и скрывал свои страдания. Он страдал. Не о себе, а о мертвом полуребенке рядом.

— Кто поддержит меня теперь? Пчелка сыграла со мной плохую шутку. Вы не находите? Кто купит теперь поесть Бену Марно?

Кровь лилась из него ручьем. Если он будет так продолжать, боль может пройти быстрее.

Я спросил:

— Кто ее убил, Марно?

— Убил? Ошибка. Слишком много «снега» для такой маленькой пчелки.

— Убил! — повторил я. — Это не ошибка. Кто, Марно?

— Кто! Кто! Святой дух, вот! Мы все умираем, старик. Мы все будем убиты. Все — гигантская шутка, старик. Прихлопните мух!

— Это вы сказали. Вас прихлопнут, как муху?

— Мы все мухи, старик, раньше или позже нас всех прихлопнут. Но пока мы летаем высоко, ох как высоко!

Его голос и звук барабана становились громче. Впервые я по-настоящему увидел его глаза. Зрачки были сужены. Его истерия была не только страданием. Он был под действием наркотика, и не только.

— Вы на игле, Марно. Хотите пропасть из-за этого?

Он отбил быстрый такт на барабане.