Чемодан из музея партизанской славы

Марк Казарновский Чемодан из музея партизанской славы

Будьте добрее, когда это возможно.

А это возможно всегда.

Далай-лама XIV

Данцзин Джамцо

Ах, скажите, скажите скорее,
Где, поляки, ваши евреи?
Где торгуют они, где бреют,
Лечат, учат, флиртуют, стареют,
Проезжают в автомобиле?
Почему вы их всех убили?

Ах, скажите, скажите скорее,

Где, литовцы, ваши евреи?
Где такие ж, как вы, крестьяне —
Те, кого вы толкали к яме,
А кто прятался на сеновале —
Тех лопатами добивали.
Между сосен, янтарных кочек
Не положите им цветочек?

Ах, скажите, скажите скорее,

Где, французы, ваши евреи? —
Адвокаты, врачи, кокетки,
Дети с вашей лестничной клетки,
Те, которых вы увозили
Ранним утром – не в магазины —
К черным трубам, стоявшим дыбом,
Чтоб соседи взлетели – дымом.

Ах, беспечные европейцы,

Эти желтые звезды, пейсы,
Полосатых призраков стаи
В вашем зеркале не растаяли.
По ночам в еврейском квартале
Ветерок шелестит картавый.
Как вам дышится? Как вам спится?
Не тошнит ли вашу волчицу
С бронзовеющими сосцами?
Подсказать? Или лучше сами?

Татьяна Вольтская

Благодарности

Моей жене Элеоноре Кузнецовой. За общее руководство и умеренную критику.

Ирине Володиной за подбор фото материалов и общую компоновку тома.

Ольге Орловой за перевод ряда фраз с идиша на русский и финансирование проекта.

Всем друзьям во Франции и России, которые старались направить меня на правильный путь литератора.

Глава I Городок

Городок, или штеттл, или местечко находился неподалеку от Варшавы. То есть, в России, ибо вся Польша, Речь Посполитая, была княжеством Польским в короне государя императора Российского.

Правда, времена меняются, и городок то вдруг неожиданно становится польским, то снова русским, а в описываемые, страшные прямо годы, был практически немецким.

Во все эти времена пертурбаций население городка (нет, судя по курам, гусям, мычанию коров и прочим звукам «колхозной» жизни называть его все-таки стоит местечко, или штеттл), так вот, население городка во все эти перемены или перевороты что-то новое для своей жизни получало. Ибо население было в основном хваткое, юркое, все понимающее и до крайности энергичное.

И с утра до вечера на вокзальной площади неслись уговоры купить яйца, или булки, или лепешки-драчены или, наконец, вареную курицу. И при Российской империи так было, и при панской Польше и… нет, вот при неметчине так не стало. Ибо немедленно и в одночасье исчез из штеттла сам народ.

А значит, исчез и сам городок.

Но пока он живет. Война 1914-1917 годов пролетает его стороной. Социалисты-марксисты не пользуются уважением.

Даже, скажу по секрету, Ленин, что в Порошине обосновался, был совершенно не интересен местным. Ибо люди были простые. Чтили Бога, любили детей, уважали жен своих. Конечно, боготворили маму. Да и в какой стране живут иначе. Ни в какой. Разве только в иных больше внимания уделяют пиву или водке. Но не в нашем местечке.

В нашем местечке люди работают. Вот, в газетах все пишут, мол, евреи – это ростовщики, банкиры, капитала у них куры не клюют и все они занимаются какими-то банковскими процентами и филантропией. Так вот, скажу вам, дорогой читатель, ничего такого в городке-местечке сроду не водится. И ни разу не видел житель городка ни ростовщика, ни банкира, ни филантропа.

Зато видел много работы, орду своих чумазых детишек – от Файтла до Боруха аж шесть человек, да две дочурки, что едят один бублик с маслом. И не ссорятся, а откусила одна – на и тебе, Фейгеле, откуси и ты.

Правды ради – в шинок народ заглядывал. Но редко, когда уж совсем уставал. Вот портрет среднестатистического рабочего местечка.

В картузе с треснутым козырьком, в поддевке, которую чистили только по великим праздникам, с нечесаной бородой и никогда не отмытыми от тавота да обручей руками-труженицами.