Дороти выдвинула из-под кровати чемодан, смахнула тонкую бахрому пыли. Дрожащими руками она открыла замки и подняла крышку. Внутри лежали чистенькие, выглаженные вещи Сидни. Из чемодана пахнуло ароматом сушеной лаванды, напомнив о желанном весеннем тепле. Связку писем Яна она переложила на свою кровать. Туда же отправилась ее записная книжка и ручка. Все остальное Дороти осторожно перенесла в комнату, где лежала Нина, и показала ей приданое, которое два года назад готовила для своего малыша. Пусть Нина берет и пользуется. Ничего другого Дороти предложить ей не могла.
Вспомнив, что малыша нужно купать, Дороти сделала и это. Правда, на скорую руку (так всегда говорила ее мать). Нина молча смотрела, как Дороти фланелевой простынкой осторожно вытирает младенческие личико, шейку и ручки. Когда они вдвоем одевали ребенка, малыш Нины показался Дороти очаровательным самозванцем, завладевшим чужой одеждой. Все это готовилось для другого малыша, чьи глаза так и не увидели дневного света. Сидни был теперь явлением настолько далеким, что даже Дороти казался призрачным и нереальным. Новорожденному Нины одежда была великовата, но это пока. Он дрыгал ручками и ножками, словно радуясь привилегиям, которых его удостоили.
А у Нины по-прежнему все валилось из рук. Не простудилась ли она в хлеву? Лицо юной матери пылало. Дороти надеялась, что они обойдутся без врачебной помощи, хотя здравый смысл требовал обратного. Получалось, она брала на себя ответственность за Нину и малыша.
И все-таки Дороти решила пока обойтись домашними средствами. Она притащила в кухню оцинкованную ванну, нагрела воды и помогла Нине вымыться.
– Я поставлю тебя на ноги, – приговаривала Дороти, подливая горячей воды.
Нину бросало то в жар, то в холод. Однако мытье принесло ей облегчение, озноб прекратился. Дороти отвела ее наверх и уложила в кровать.
– Хорошая ты женщина, Дот, – сказала Нина. – Без тебя я бы точно окочурилась.
– Не болтай глупости. Я тебе сейчас чаю принесу.
Вода, в которой купалась Нина, была ярко-красной от смытой с тела крови. Дороти вылила эту воду, ополоснула ванну и снова наполнила, уже для себя. Она не мылась с рождественского утра. Часть ее существа противилась мытью, но она понимала – вымыться надо. Она понежилась в воде, неторопливо намылила все тело, затем медленно и тщательно вытерлась фланелевым полотенцем. Полотенце было теплым и жестким. Дороти завернулась в него и несколько минут наслаждалась этим ощущением. Остыв, она оделась и, вылив воду, отнесла ванну в прачечную и повесила на крюк. Дороти ждал день, полный забот по дому, к которым добавилось ухаживание за молодой матерью и малышом.
Дороти по-прежнему была уверена, что они обойдутся без врача. У Нины крепкий организм. Она быстро оправится. Дороти снова разожгла камин в их комнате. Для малышей чем теплее, тем лучше. Так она говорила Нине, советуя думать не о разных глупостях, а о ребенке.
– Он был поляк, – вдруг сказала Нина.
Дороти, подкладывавшая уголь в камин, улыбнулась печальной понимающей улыбкой. Наверное, Нина все-таки что-то знала и нуждалась в сочувствии.
– Забавный он был парень, – продолжала Нина. – Он мне нравился. Война есть война, правда? Думаю, это он тогда и разбился. В поле. Ты еще побежала, пытаясь его спасти.
Дороти шумно вздохнула.
– Больше некому… Вряд ли кто-то другой. Во всяком случае, не в то время. Понимаешь?
– Понимаю.
– Ты понимаешь. А мои старики не поймут… Им я даже заикнуться не могу. Они вообще не должны знать про этого ребенка. Ни Ширли, ни братья. Родня не должна знать.
– Что ж ты собираешься делать?
– Ты говорила с монахинями?
– Нина, не смеши меня! Когда же я успела бы?.. Ой, прости, я не должна на тебя сердиться. Сама посуди: ты только вчера родила. У меня и времени не было, чтобы… И потом, я не знаю никаких монахинь. Даже не представляю, где их искать. Это ты должна понимать.
– Ты их найдешь. Дот, ты женщина умная. Тебя послушают.
Малыш, которого Нина назвала Дэвидом, мирно сосал разбухшую материнскую грудь. Темные волосики прилипли ко лбу. От него исходил какой-то неземной запах. Так могут пахнуть только новорожденные младенцы. Сильный и даже резкий аромат, в котором угадывались запахи мускуса, мяты, дрожжей, апельсинов, глины. Дороти была одурманена этим запахом. На Нину он не действовал.
– Нина, ты же знаешь: в рождении ребенка нет ничего постыдного. Дети рождаются при разных обстоятельствах. Ребенок – это подарок судьбы.
– Не надо мне таких подарков. Я его не заказывала. Даже не знала, что хожу брюхатая. Ты-то мне веришь?
– Верю. – Дороти потрепала ее по руке. – Верю, Нина. Я ведь тоже не догадывалась о твоей беременности. А я гораздо старше тебя, могла бы заметить. Задним числом понимаю: были признаки, а я их прохлопала. Тебе вечно хотелось есть. И еще твой обморок. Помнишь?
– Еще бы! Поганое ощущение. Словно летишь с обрыва в пропасть.
– Ты бы сейчас поспала, пока малыш спокоен. Если собираешься уже на этой неделе выходить на работу, тебе надо отдыхать.