Чемодан с миллионом

Внезапная смерть близкого и самого дорогого человека выбила меня из колеи. Оттого, что я был беспомощен перед случившимся, невыносимая горечь обиды комом подступала к горлу. Мое сердце разрывалось от горя, а израненную душу, брошенную на растерзание всевозможным домыслам и сомнениям, можно было сравнить с обглоданной костью, от которой бешеные псы яростно отдирали оставшиеся куски мяса, жадно впиваясь острыми клыками в сочную мякоть. Я вспоминал, как, накрыв Оксану белой простыней, выпрямился во весь рост и, прежде чем уйти с кладбища, вновь встретился взглядом с человеком, даже минутное общение с которым было для меня неприятным. По всей вероятности, Шувалов слышал клятву, которую я произнес полушепотом, потому что в его озлобленном взгляде отражалось пламя откровенной ненависти. В тот раз я не обратил на это обстоятельство особого внимания, так как никогда не скрывал, что Оксана была единственной женщиной, которой я восхищался и которую по-настоящему боготворил. Несмотря на то, что она всегда была для меня недосягаема, я все же надеялся, что когда-нибудь смогу пробудить в ней ответные чувства. Относительно ее супруга у меня не было никаких обманчивых иллюзий. Только благодаря Оксане я поддерживал с ним более-менее терпимые отношения. Теперь нам незачем было притворяться. Мы расстались, даже не подав друг другу руки.

– Не занимайся глупостью! – выкрикнул вслед Шувалов. – Оксана умерла от сердечной недостаточности…

Тогда это было единственное возможное объяснение, но я не стал принимать его за основу. Я не верил Шувалову и вообще не верил никому другому. Оксана никогда не жаловалась ни на какие болезни.

«Лучше бы я умер! Лучше бы я…» – стучала в висках одна и та же мысль, которая не давала мне покоя.

– Молодая! Красивая! – пробормотал я. – Несправедливо… Неправильно…

Вдруг совершенно отчетливо я услышал сиплый мужской голос. Очнувшись от задумчивости, увидел перед собой худощавого небритого бродягу, который твердо заявил:

– Ее никогда не было и не будет!

– Ты о чем? – не понял я.

– Вы только что сказали: «Несправедливо… Неправильно…»

Он сделал глубокий вздох и добавил:

– Теперь повсюду одна несправедливость! И конечно, это неправильно…

– Не обращай внимания. Разговариваю сам с собою, – отмахнулся я. – Первая стадия шизофрении…

– А-а-а… – протянул бродяга. – Бывает…

Заметив, что он топчется на месте и не собирается уходить, я поинтересовался в самой добродушной форме, на которую только был способен:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Если позволите… Кружечку пивка…

– Забирай!

Я подал ему принесенную мне кружку.

– Но ведь она полная…

– Бери, пока не передумал.

– Но там же пиво?!

– Не пью ничего спиртного, и в том числе эту бодягу! – заявил я. – Возьми и пакетик…

Я без сожаления отдал ему подсоленные орешки.

– Вы действительно не будете пить? – недоверчиво переспросил обладатель сиплого голоса.

Глаза его сделались круглыми и сияющими, как две начищенные монеты.

– Сказал же! Я не пью ничего спиртного…

Я отрешенно махнул рукой и поспешно вышел из-за стола. Уже вскоре я затерялся в толпе среди нескончаемого потока граждан сравнительно не молодого, но все еще процветающего Мурманска.

22

Последнее время у меня на душе было неспокойно. Я страдал от безысходности и одиночества. До того момента, пока не узнал о смерти Оксаны Шуваловой, я не чувствовал себя таким ущербным, покинутым и никому не нужным. Потеряв ее, я испытал огромное горе, но вместе с тем освободился от несбыточной мечты и обманных иллюзий. Я был вынужден констатировать тот факт, что большая и лучшая часть моей жизни прошла впустую.

«Еще несколько бесцельно прожитых лет, и можно будет отправляться в далекое путешествие, из которого еще никто и никогда не возвращался, – подумал я, нагоняя на себя мрачные мысли. – В лучшем случае протяну еще столько же… Для чего и зачем? Ни одна из женщин, с которыми были случайные встречи, даже не вспомнит о моем существовании. Вещи, оставшиеся после меня, либо разберут посторонние мне люди, либо уничтожат на мусоросжигательном заводе. Никто не подправит мою заброшенную могилку, которую в скором времени затопчут ногами. При упоминании моего имени ни один мужчина не встанет и не произнесет тост, ни одна женщина краешком платочка не будет утирать свои слезы…»

Трель мобильного телефона непроизвольно нарушила ход моих тягостных мыслей. Мне не понравился взволнованный голос Валентина Синцова.

– Командир, – тяжело дыша, сказал он. – Павел Егорыч рядом со мной. Нам необходимо с тобой срочно переговорить.

– В чем дело? – поинтересовался я.

– Мы выходим из игры…

Я не стал выяснять причину столь поспешного решения.

– Через полчаса у плавательного бассейна, – коротко сказал я. – Буду ждать на остановке.

– Мы подъедем, – пообещал Валентин и тут же отключил телефон.

Его беспокойство невольно передалось мне. Не знаю почему, но я сразу подумал о том, что они оба остались без денег, накануне обнаруженных в подвале. Скрипач вряд ли согласится с тем, что его банкнотами станут распоряжаться другие люди. В принципе, так оно и произошло. Мои подозрения попали в самую точку.