– Между прочим, среди них есть члены партии, – вкрадчиво сказал Цыганков и, прежде чем я переварил значение этого аргумента, нанес тяжелый удар: – Название «Сказка» тебе что-нибудь говорит?
– Сказка?
– Кафе такое на Просвещения.
Я понял, что им все известно, и Цыганков просто играет со мной, как кошка с мышонком. Что ж, сегодня матч по его правилам и на его поле, при всем желании я не смогу угадать, какие действия он предпримет и какие тузы спрятаны у него в рукаве.
– Был я в этом кафе пару раз.
– С кем ты там был?
– Я не помню. Может, с девчонкой какой…
– А может, с мальчишкой! Не получается, Константин Андреич, у нас с тобой разговора.
В кабинет зашел его напарник. Стоя у двери, вопросительно посмотрел на Цыганкова, и тот развел руками:
– Все, зови следователя!
– Понял, сейчас приведу.
Когда дверь закрылась, Цыганков, похлопывая ладонью по своей папке, равнодушно сказал:
– Напрасно ты отпираешься. Добрынин про ваши дела все подробно записал, можно сказать, по минутам. Ты, наверное, про эти бумаги не знал? Мы их нашли в квартире после убийства…
Следователь допросил меня очень подробно, затратив на это почти три часа. По его лицу нельзя было угадать, насколько мои ответы совпадают или расходятся с имеющейся у них информацией. Расположившийся за моей спиной Петр Сергеевич иногда вставлял едкие реплики. Цыганков в разговор не встревал, но время от времени начинал прохаживаться от письменного стола к окну, и это действовало на нервы не меньше, чем треск допотопной машинки, на которой следователь печатал протокол.
– Читайте, – закончив печатать, он придвинул ко мне четыре листа, покрытых прыгающими бледными строчками.
Я читал долго.
– Правильно? Я ничего лишнего не придумал?
– Правильно.
– Тогда вон там, под текстом, напишите: «С моих слов записано верно и мною прочитано».
Мне показалось, что я расписываюсь в своем приговоре.
После этого Петр Сергеич пригласил из коридора понятых, и мне предъявили для опознания несколько фотографий.
– Посмотрите внимательно, не торопитесь. Может, узнаете кого-то из изображенных здесь лиц.
Сказав это, следователь демонстративно отвернулся, а Цыганков и Петр Сергеевич, наоборот, придвинулись ближе и так вперились в меня тяжелыми взглядами, что, кажется, читали мои мысли насквозь.
Я вздохнул и указал пальцем одну фотографию:
– Вот этого я, кажется, где-то видел.
– Где? – Петр Сергеевич уронил на стол пепел от папиросы.
– Надо подумать… – Я еще раз вздохнул, чувствуя, что капитально загоняю себя в угол. – В «Сказке» он был, на прошлой неделе.
Короткие черные волосы, прямоугольное лицо с высокими скулами, горящие глаза комсомольца времен строительства Днепрогэса… Даже куртка, насколько можно было судить по некачественному черно-белому снимку, та же самая, которую он оставлял в гардеробе кафе: джинсовая «варенка» на молнии, с накладными карманами, погончиками и широким воротником.
– Ну вот, а говорил, не знакомы. Это ж Добрынин и есть! – усмехнулся Петр Сергеевич.
Следователь недовольно поморщился, но ничего ему не сказал, а мне протянул небольшой календарик, чтобы я мог уточнить число.
– Во вторник он приходил, около девяти. – Я подчеркнул ногтем нужную дату.
– Поподробней, пожалуйста.
– Ну, я в кафе был.
– С кем?
– Один. Договорился с девчонкой встретиться, но она не пришла. Мы на полдевятого договорились… А этот, Добрынин, где-то в девять нарисовался. Я все время на двери смотрел, поэтому его и запомнил. У меня вообще на лица память хорошая. Ну, он тоже себе пиво взял и закуску какую-то. Сел за столик, просидел там часа два, потом ушел…
После ухода Добрынина осталась на три четверти полная кружка и совершенно нетронутая тарелка с комплексной закуской, которая в обязательном порядке навязывалась всем зашедшим выпить пивка.
– И вы с ним не разговаривали?
– Нет.
Пока следователь записывал мои показания, Цыганков и Петр Сергеевич отошли к окну и стали оживленно совещаться. Кое-что долетало до моего уха, и я смог сделать вывод, что рассказанная мной история подтвердила имеющиеся в их распоряжении данные.
Следователь закончил писать, отпустил понятых и достал новые бланки. «Протокол задержания» – прочитал я шапку на верхнем листе и, хотя давно было ясно, что просто так меня не отпустят, ощутил пустоту под ногами.
Глава вторая. Три дня – не три года
За три дня через мою камеру прошла масса народа. Это были и покрытые татуировками беззубые мужики неопределенного возраста, и вздрагивающие от любого шороха интеллигенты, и мои сверстники, влетевшие за хулиганства и кражи. Одни лезли с расспросами или пытались установить собственные порядки, другие молча пялились в стенку, напрочь отрешившись от окружающей обстановки.
На второй день я разговорился с одним мужиком, отсидевшим два срока по тяжким статьям. Сейчас его подозревали в убийстве сожительницы. Прямых улик против него не было, только чьи-то расплывчатые показания и нож, от которого он неудачно избавился – выбросил, но менты смогли отыскать и пристегнуть к делу. Тем не менее мужик собирался признаться: