Чемпионат (СИ)

- А сейчас, как я поняла из сбивчивого доклада Ганжи, мы, если и попадаем в Центральную систему и чего-то там меняем, реакции никакой нет. Хотели перенести игру с «ЮАР» - нельзя с ними играть в ничью, но и выигрывать у них сейчас нельзя – единственный союзник потенциальный нам. А там футбол, как ты знаешь, часть пропаганды. А если мы их размажем (а так и именно так нужно перед Новым Годом «Московии» выигрывать). Кстати, вот календарь тебя ни разу не смущал?

- Да давно мы этим куском возмущались – две сложные игры подряд на выезде, но наши руководители как-то поплёвывают на команду же. А уж с учётом Питера, вообще, кошмар получается.

- Вот! И, казалось бы, тут легко поднажать и перенести игру с бурами сюда, в Москву. Ан, нет! Не получается. Не поддаётся нашему влиянию. Главное, вроде воздействия все проходят, механизмы в Системе запускаются, а реакции действительной нет. Серёжа предполагает, что подсунули нам «фантом». Но если фантом, то должен быть след реальной Системы. А мы его не можем найти. И дядьки эти все как будто не в курсе.

- Дядьки, это которые на балах этих твоих светятся?

- Ну, да, они… - Лера опустила глаза.

- Хм… дядьки, потеря управляемости… что-то не поднимает настроения. Может, поедим, да спать? Утро вечера мудренее.

- Юр, ты что, опять переживаешь по поводу моих вечных пропаданий?

- Да какое там переживаю. Разве в прошлый раз, когда ты ушла, не выдержав моих претензий, я переживал? Нисколечко, - из Боброва неожиданно засочилась желчь.

- Перестань, милый, - Лера подошла и обняла его за голову. Но тот не сдавался:

- Лер, ну как я могу перестать? Моя женщина, любовь всей моей жизни, вечно пропадает, причём крутится с какими-то мужиками…

- Если ты не перестанешь, мы опять поссоримся, - она подняла его лицо к себе и ледяным взглядом заставила его вздрогнуть.

- Прости, – он разом отступил. – Иди сюда.

Она села к нему на колени.

- Лерусь, ведь так вечно и будет. Это у нас вечный камень преткновения. В нашей… кхе-кхе… любви. Нельзя ли как-нибудь этого избежать?

- Юрч, если у нас «кхе-кхе любовь», то камней не может быть никаких. Если ты веришь мне, что я тебе верна и думаю о тебе постоянно, даже когда я не рядом, то это должно глушить твою ревность и собственничество. Ведь я же глушу, потому что верю.

- Что ты глушишь?

- Ревность.

- К кому?! – Юра аж поперхнулся от изумления. Он даже в молодости, в зените славы никогда не пользовался своей популярностью. Кучи и толпы фанаток вечно осаждали его после игр, а в Интернете и вовсе не было ему прохода. А уже теперь-то было время других кумиров и героев. Хотя внешне он стал даже, может, более привлекательнее – строгий взгляд серых глаз дополняли лёгкая седина на висках, а юношеская стройность выгодно оттеняла прожитые годы. Однако Бобров был патологический однолюб. И Лера знала об этом, этим же себя всегда и успокаивала, когда случались необъективные взрывы ревности. – Вот ты меня сейчас удивила.

- Как это удивительно приятно удивлять мужа после более двадцати лет жития вместе. Да, милый, мой - моё внешнее спокойствие не всегда давалось мне просто. Не один ты переживаешь, когда нет твоего человека любимого рядом. Только я вспомню твои глаза серые, кричащие, и всё. Проходит. Собственно, ради тебя уходила, когда в глазах твоих поселилась усталость.

- Это я от себя устал, а не от тебя! Но подумал, что тебе как раз в тягость уже всё это… вся эта неустроенность, какие-то туманные цели, идеализм мой детский.

- В общем, тебе присуща бытовая глупость, как и большинству гениев, - лёд в её глаза постепенно таял. - Поэтому у тебя есть я.

- Да, знала бы ты, без тебя какой был ад. Пустынный, глухой, беспросветный ад. Лерусь, а как бы нам зажарить курочки на этой плите?

- Так у тебя ж руки откуда надо растут, что же ты её в старую добрую комфорку не переделаешь.

- Да я сунулся как-то, а какая-то инспекция сразу нагрянула, грозилась выселить, я и бросил. Яичницу как-то ещё можно поджарить, а на бо'льшее не хватает тепла. Паром всю кухню окутывает, а всё равно какое-то варёно-пареное получается.

- Чего-нибудь вкусное придумаем. Пойдём. Нужно заесть горечь психологическую.

Следующие дни Ганжа с товарищами бился в поисках истинной Системы. Был вызван Шапиро, с гибелью Ахметдинова отдалившийся от «Московии». Но иногда он «халтурил» по просьбе Ганжи. Они дружили. Дружба была специфической, программистской. И сам Ганжа не знал, чем и как живёт Шапиро, общались исключительно по делу или по своим деловым «мандибулам» (кто и как вонзил этот зоологический термин в их профессиональную среду, уж потерялось, но прижилось звучное словечко крепко).

- Привет, здоровяк! – Николай крепко пожал руку.

- Привет, Коротыш! – Ганжа встряхнул усохшего последние годы друга. – Всё уменьшаешься?

- Сейчас выгодно быть маленьким и незаметным.

- То есть я весь невыгодный? – Ганжа с годами несильно прибавил весе, оставаясь громадным и громогласным.

- Твоя выгода вся в голове, как, собственно, и моя. Рассказывай, что тут у вас. Хотя я примерно и так в курсе. Затерялись рычажки?