На расстоянии считанных сантиметров, по другую сторону бронестекла, Дрегер наблюдал за финальными секундами ошеломляющей жестокой схватки. Лицо Кхарна исказилось, став похожим на звериную морду и утратив всякие остатки человечности. Покрасневшие от крови зубы были оскалены.
Он вырвал нож, погруженный в тело легионера, и всадил его в шею противника, стиснув скользкую от крови рукоятку обеими руками. Легионер силился поймать его за руки, но кожу покрывала темная, генетически насыщенная кровь, что затрудняло перехват.
Нож опускался снова и снова. Наконец, легионеру удалось схватить клинок одной из перчаток и выкрутить его из хватки Кхарна, но урон уже был нанесен. Под ними собиралась лужа крови.
Перенося свой вес, Кхарн нащупал скребущими пальцами расцепляющий механизм шлема легионера и, заревев, сорвал его и отшвырнул в сторону. Под ним было красное широкое лицо, в глазах пылало безумие от Гвоздей Мясника.
Придавливая воина коленями, Кхарн принялся молотить по открытому лицу, осыпая его дождем ударов с исступлением берсерка.
Пять ударов — и череп подался. Еще три — и воина стало не узнать. Еще четыре — и враг затих, передняя часть его черепа вмялась внутрь.
Кхарн с ревом продолжал бить. Он разбивал голову легионера в кашу, и его лицо заливала кровь. Стоя над тем на коленях, он высоко поднимал оба кулака в воздух — грудь вздымалась и опадала при каждом быстром вздохе — а затем разом опускал их, раздавливая остатки головы воина, словно размякший гнилой плод.
От начала до конца всей жестокой сцены прошло менее тридцати секунд.
Какое-то время Кхарн не шевелился. Наконец, он поднял голову. Его взгляд остановился на Дрегере, он, не мигая, смотрел сквозь бронестекло, исчерченное кровавыми полосами.
Он едва походил на человека. Благородное угловатое лицо покрывала кровь, так что белки глаз выделялись, словно двойные луны в пустоте. В этих глазах была такая жестокость, такая ярость, что у Дрегера перехватило дыхание. Кхарн полностью, совершенно поддался Гвоздям.
Дрегер почувствовал, что у него стынет кровь, но он не мог оторваться от немигающего взгляда Кхарна. Казалось, будто он смотрит в глаза заточенного высшего хищника. У него не было никаких сомнений насчет того, что бы с ним произошло, не разделяй их барьер.
Дрегер улыбнулся.
Кхарн вернулся.
Глава 11
Присутствовало тридцать семь воинов XII Легиона, и все они стояли неровным кругом. Это был Анклав — или, по крайней мере, то, что от него осталось. Только двое состояли из плоти и крови. Остальные представляли собой мерцающие сине-серые изображения, трехмерные гололиты — прочие капитаны и старшин офицеры со всех остатков флота Пожирателей Миров.
Бронд яростно глядел на то место, где должен был находиться Дрегер. Сейчас его занимал Кровавый Жрец. После смерти Кхраста Баруда стал следующим по старшинству в Девятой.
— Где он, черт побери? — прорычал Бронд Баруде перед тем, как Анклав ожил.
— Не знаю, — ответил Баруда. — Он не отвечает.
— Поддержи меня, — сказал Бронд, ткнув в сторону Баруды пальцем, когда начали формироваться первые из призрачных гололитических образов. — В этом заключается твоя роль здесь. Этого бы хотел Дрегер.
— Не пытайся использовать меня как свою пешку, Бронд, — отозвался Баруда. — Я знаю, что ты старался подтолкнуть Дрегера отколоть Девятую от Легиона, идти собственной дорогой вместе с тобой и твоими людьми. Ты никогда не мог принять то, чем мы являемся. Я не поверю ни во что из предлагаемого тобой.
— Судя по тому, как развиваются события, это единственный логичный путь вперед, — произнес Бронд. — Я не верю, что этот Анклав направит нас куда-то, кроме как навстречу самоуничтожению.
— Медного Владыку не заботит, каким образом проливается кровь, лишь бы лилась, — сказал Баруда.
Теперь же, когда Анклав начался, они с Барудой стояли на некотором удалении друг от друга. И за ним, и за заместителем командира Девятой собралась свита — советники, лейтенанты, избранные воины, чернорабочие, сервиторы. Все они стояли позади. Они бы не появились в гололитических кругах на других кораблях.
Круг имел все тот же диаметр, что и всегда. Каждый стоял на своем традиционном месте, представляя отдельную роту. Было много просветов. Слишком много.
Один просвет выделялся заметнее прочих.
Разумеется, Ангрон нечасто утруждал себя появлением на этих военных собраниях — это в большей степени было пережитком Псов Войны, нежели практикой, которую Легион предпочел после воссоединения со своим примархом — однако традицию так официально и не отменили.
Некоторые гололиты были практически безупречными отображениями, демонстрировавшими каждую крошечную деталь и нюанс выражения лица. Другие потрескивали и искажались, трансляцию прерывали помехи и интерференция.