Чему не бывать, тому не бывать

Было три часа ночи со среды на четверг. Высокий худой мужчина, стоя на четвереньках, тер зубной щеткой с нашатырным спиртом швы плиточного пола. От вони жгло в носу. Он кашлял, ругался, драил пол и споласкивал его горячей водой, обжигавшей руки. Уборка была в самом разгаре. Плиты от раковины до унитаза были теперь обрамлены вычищенными светло-серыми швами, которые отчетливо выделялись на синей со стальным отливом керамике. Странно, что ванная может стать такой грязной меньше чем за полгода. Надо почистить и стены тоже, подумал он, вытирая нос рукой. Вынуть все из шкафов и вымыть ящики. Даже внутренней поверхности бачка не избежать уборки. Оставалось еще много часов, до того как нужно будет идти на работу.

Может, стоило бы снять все книги с книжных полок и пропылесосить их одну за другой. Это помогло бы убить время.

То облегчение, которое он почувствовал после смерти Вибекке — физическое ликующее облегчение субботнего утра, — длилось двенадцать минут. Понимание того, что живая Вибекке, как бы парадоксально это ни звучало, была лучшей страховкой, чем мертвая, буквально выбило его из колеи. Он пробовал подняться с дивана, но ноги его не слушались. Пот катился градом, но ему было холодно. Мысли неслись по кругу. В конце концов ему хватило энергии на то, чтобы сходить в ванную и найти в шкафу одежду для внеочередного заседания фракции.

Они смотрели на него.

Косо.

Рудольф Фьорд поднял зубную щетку.

Щетина превратилась в нечто серое и плоское. Не годится. Он неуверенно поднялся и без особого упорства поискал в мусорном ведре другую. Ничего не нашел. Комок в горле все рос. Он с силой выдвинул один из ящиков и порезался, пытаясь вытащить новую щетку из жесткой пластиковой упаковки. Вонь нашатыря стала невыносимой. Он не мог найти пластырь.

Они действительно смотрели косо.

— Мы хорошие товарищи по партии, — немного натянуто улыбалась Вибекке, когда журналисты слишком настырно пытались выяснить характер отношений между ними. — Мы с Рудольфом прекрасно работаем вместе.

Он пытался дышать глубже. Выпрямил спину. Расправил плечи, втянул живот, как на пляже в прошлом году, прекрасным летом, когда погода была великолепна и ничего еще не было решено. Когда он был уверен, что станет лидером партии, как только старый наконец решит, что пришло время перемен.

Он просто-напросто не мог дышать.

Перед глазами запрыгали красные звезды. Он почти потерял сознание и вышел из ванной, шатаясь и хватаясь руками за стену. В коридоре ему стало лучше, что-то перевернулось в желудке, и он, качаясь, пошел дальше в гостиную, к двери на террасу. Она не открывалась. Пытаясь сохранять спокойствие, он понял, что проблема в петлях, нужно просто немного приподнять дверь, вот так. Кровь рисовала на косяке смешные фигурки. Дверь поддалась.

Ледяной оживляющий воздух ударил ему в лицо. Он открыл рот и вдохнул.

Они смотрели на него странно.

Как это бросается в глаза, думали они наверняка. Как странно, что Рудольфа Фьорда, очевидно, больше всех потрясла жестокая смерть Вибекке Хайнербак.

Кари Мундаль была хуже всех.

Люди понятия не имели о том, какая она на самом деле. Милая маленькая строгая домохозяйка, думали все.

Строгая — это да.

В лучшем случае ничего не случится, подумал Рудольф Фьорд, втягивая в легкие чистый воздух. Он немного успокоился и слегка дрожащими руками застегнул рубашку. Кровь уже начала сворачиваться. Он осторожно пососал палец и подумал, что нашатырный спирт нужно разбавить.

В лучшем случае вообще ничего не случится.

6

Дом на краю леса был типичной постройкой пятидесятых годов прошлого века: небольшой, с эркером посередине фасада и двумя скамейками на маленькой веранде. Если не считать того, что одна из каменных ступенек, ведущих к крыльцу, нуждалась в ремонте, дом был в хорошем состоянии. Ингвар Стюбё, стоя на дороге у самой калитки, наблюдал за тем, как луна отражается в новой, выкрашенной в красный цвет крыше.

Фонарь у калитки не горел. Так как все следы давно были изучены, Ингвар подошел поближе, наклонился к нему и отвел в сторону чугунную калитку, чтобы лучше рассмотреть лампочку. Она была разбита, в патроне оставался только зубчатый краешек стекла. Он провел указательным пальцем по дну плафона, чувствуя, как крошечные осколки тонкого матового стекла прилипают к коже. Ингвар посветил ручным фонариком на нить накала и констатировал про себя, что она осталась целой. Потом выключил свой фонарик, надел перчатки и постоял молча пару секунд, давая глазам привыкнуть к темноте.

На веранде, над входной дверью, лампочка в светильнике тоже не горела. Стоял холодный ясный вечер. Растущий месяц — половинка луны, будто кто-то аккуратно разрезал ее на две равные части — висел над голыми ветвями деревьев в дальней части сада. Лунный свет все же позволял разглядеть очертания дома и тропинку из гравия — единственный исправный фонарь находился на дороге в пятидесяти метрах от них.

— Здесь довольно темно, — зачем-то сказал Тронд Арнесен.

— Да, — согласился Ингвар. — И было еще темнее неделю назад. Тогда было новолуние.