Чему не бывать, тому не бывать

Она стояла у бронзового бюста Жана Кокто, который считала типичным образчиком плохого вкуса в искусстве — будто ребенок играл с размягченным воском, и кому-то в голову вдруг пришла идея увековечить его лишенные таланта упражнения. Скульптура стояла у набережной, в нескольких шагах от маленькой часовни, которую Кокто расписывал. Вход был платный, поэтому она только мельком видела фрески. В Рождество, в приступе праздничной ностальгии, ей захотелось пойти в храм. Церковь Святого Михаила, расположенная на вершине холма, была просто невыносима своим католическим китчем и монотонным бормотанием патера. Она быстро вышла оттуда.

Платить же за то, чтобы встретиться с Богом, в которого она никогда не верила, было еще хуже. Ей очень хотелось напомнить жирной тетке у дверей часовни об изгнании торгующих из храма. Хмурая баба сидела за столом с разложенными на нем жалкими сувенирами по сумасшедшим ценам и требовала два евро за вход. К сожалению, ее французского хватило только на то, чтобы тихо выругаться.

Был вечер пятницы, тринадцатое февраля. Наводнение нанесло побережью существенный ущерб.

Море разбило огромные окна в ресторанах вдоль набережной. Молодые люди в белых рубашках, замерзая, бегали взад-вперед, без особого умения вставляя в окна фанеру в качестве временной защиты от непогоды и ветра. Стулья разнесло в щепки. Один из столов плавал в нескольких метрах от берега. Большинство катеров в бухте стояли на якоре и пережили шторм, а вот лодки, привязанные у моста, не могли похвастаться тем же, от них остались только доски и снасти, болтавшиеся в неспокойном серо-черном море.

Она прислонилась к бюсту Жана Кокто и вновь вернулась к мысли, что зло — это иллюзия.

Человеческая изнанка была ее профессией. Она никогда не халтурила. Наоборот. Она знала об обмане, зле и душевной подлости больше, чем все остальные. И давно поняла, что именно поэтому может собой гордиться.

Девятнадцать лет назад, когда ей было далеко за двадцать, она поняла, каким удивительным талантом обладает, и почувствовала воодушевление. Энтузиазм. Даже радость. С тех пор она ни разу не пожалела о годах, потраченных на образование, которое ей никогда не пригодится, о той трате времени и энергии, которая в действительности имела целью убить время. Бесплодные усилия, думала она, но когда в двадцать шесть лет она наконец-то нашла свое место в жизни, все это перестало иметь значение.

Она улыбнулась выражению «нашла свое место в жизни».

Как-то мартовским вечером в 1985 году она сидела с кружкой пива над выпиской из банковского счета и пыталась представить себе свое место в жизни, «свою полку в жизни», как говорят норвежцы, уникальную обитель на воображаемой полке на стене жизни. Эта полка должна была действительно сделать ее человеком особенным и значимым, совершенно отличным от других. Она рассмеялась в голос над этой избитой метафорой, представляя себе людей, которые ищут себе место, рыщут вокруг в поиске свободных полок.

Море немного успокоилось. Температура была немного выше нуля, однако из-за морского тумана, который все время наползал с юга, казалось, что воздух гораздо холоднее. Парни в рубашках прикрыли самые большие дыры и больше, очевидно, не собирались ничего делать. Молодая пара, оба в темной одежде, шла ей навстречу. Они хихикали и невнятно перешептывались, проходя мимо. Она обернулась и смотрела им вслед, пока они неуверенно шли по скользким булыжникам и затем исчезли в темноте.

Они были похожи на норвежцев. У парня был рюкзак.

К счастью, в последний раз она фотографировалась двенадцать лет назад. Тогда она была намного стройнее и у нее были длинные волосы. Она заставляла себя думать, что на фотографии, которая время от времени случайно попадалась ей на глаза, запечатлен другой человек. Теперь она носила очки и давно уже сделала короткую стрижку. Глядя в зеркало, она замечала, как безжалостно жизнь расправилась с тем, что когда-то было обычным лицом. Нос, который и тогда был невелик, теперь стал похож на пуговицу. Глаза, которые никогда не отличались выразительностью, зато были карими и потому не такими, как у всех, сейчас почти исчезли за очками и слишком длинной челкой.

Представление о человеческой уникальности оказалось обманом.

Все люди настолько треклято одинаковы!

Когда до нее дошла эта неприятная правда? Осознание приходило, конечно, постепенно, подумала она. Фактор повторяемости в работе сделал ее в конце концов нетерпеливой, однако она не понимала, что именно хочет изменить. Ведь каждый ее план был талантливым, каждое преступление — уникальным. Обстоятельства менялись, но жертвы — жертвы всегда были одинаковыми! Она тратила душевные силы, она никогда не халтурила в работе. И все-таки работа превратилась в изматывающий ряд повторений.

Ей больше нечем заняться.

Время идет само по себе.

До сих пор, подумала она и глубоко вдохнула.

Все такие чертовски одинаковые!