Черчиль

Также стало понятным, что Черчилль до сих пор считает невозможным ограничивать свои мысли тем, что касается его департамента. Конечно, можно было сказать, что бюджет 1909 года, с предложенным увеличением налоговых ставок, и вытекающее из этого сражение в Палате Лордов, чтобы добиться его прохождения, очень близко примыкали к этим проблемам. Конечно, Черчилль бросился в это сражение так, как будто он им руководил. Была быстро сформирована Бюджетная лига, и он стал ее председателем. Именно Лига организовала знаменитый Лаймхаусский митинг, на котором Ллойд Джордж подверг суровой критике крупных землевладельцев. Два этих человека были в тесном контакте все лето, и родословная Черчилля гарантировала, что его необузданный словесный штурм титулованных владетельных классов будет воспринят как измена его собственному роду. Его речи в Эдинбурге вызывали оцепенение. Его последующее отношение к ничтожному меньшинству титулованных особ, которые никого не представляли, беспокоило короля. Его рвение в том, чтобы взяться за лордов, беспокоило премьер-министра.

Были даже времена, когда он беспокоил сам себя. Герцог из его собственной семьи был не слишком польщен. Но все равно он продолжал бурно напирать. Тем не менее, он не мог полностью избавиться от ощущения, что он более двуличен, чем это, так сказать, положено по норме политику, стоящему у вершины власти. Слухи, ходившие среди оппозиции, которая не могла принять его суровую критику по нарицательной цене, вещали, будто Черчилль, разочарованный тем, что Ллойд Джордж превзошел его в радикализме, размышлял о полном выходе из сферы партийной политики. В действительности же он оказался более связанным, чем когда-либо, и в заключительные месяцы 1909 года провел серию речей вдоль и поперек по стране, чем заслужил боязливое восхищение премьер-министра. Его воедино собранные мысли, предметом которых были «Права людей», появились как раз ко времени первых Всеобщих выборов в 1910 году.

В сентябре 1909 года он дал пэрам слабый отдых и уехал в Германию, чтобы еще раз присутствовать на маневрах немецкой армии. Он перекинулся несколькими словами с кайзером, который обращался к нему по имени. Он также предпринял паломничество на поле битвы при Бленгейме и на биржу труда в Страсбурге. Как обычно, он тщательно осмотрел его окрестности. На него не произвели впечатления потолки Тьеполо в Старом дворце Вюрцбурга, где он отобедал с огромной пышностью; они принадлежали к стилю живописи «взбитых сливок и воздушных пирожных». Он представлял себе Наполеона, обедающего при таких же обстоятельствах в Германии веком раньше, У него было чувство трагедий европейской истории, не разделяемое таким же воображением любого из его коллег по Кабинету, когда он смотрел на выдающуюся компанию в мерцающем свете тысяч свечей. Это был не Бангалор, не Омдурман, не Йоханнесбург; это было самое сердце старой Европы, и возможно, борьба за владычество в ней все еще не закончилась. Сцена вызывала две противоположные реакции. Он не мог отрицать, что испытывал ненормальное очарование войной, но он также гораздо сильнее чувствовал, «какими гнусными и жестокими глупостью и варварством все это было». Какие выводы о власти должны были быть сделаны из его наблюдений за этой «ужасной машиной», которой была германская армия? Беспокоиться о таких вещах не было нормальным явлением для министра торговли, но он не был нормальным министром торговли.

Он пришел в Кабинет с унаследованными убеждениями по этим вопросам. Он быстро представил своим начальникам детальные предложения по реформе армии, которые просто поразили Холдейна', государственного военного министра. Они приукрашивали долго вынашиваемую Черчиллем убежденность в том, что британская армия не предназначена для ведения боевых действий в Европе, и тратить государственные деньги для того, чтобы претендовать на такую ее способность, не было мудрым. Холдейн как раз возился с этой проблемой, но заявление Черчилля произвело впечатление. Уинстон также принял участие в сражении между членами Кабинета в 1909 году по поводу расходов на военно-морской флот, пока не согласился на компромисс: была санкционирована постройка шести дредноутов. Он делал это во всестороннем масштабе, чего и могли ожидать его коллеги. Сопротивление Черчилля увеличению расходов вытекало из двух источников: страха, что это поставит под удар его предложения по социальным реформам, и неверия в предполагаемую угрозу. Раздраженный премьер-министр называл «кассирами» и Черчилля и Ллойд Джорджа. Министр иностранных дел выражал неудовольствие тем фактом, что Черчилль говорил о внешней политике как в своем округе, так и во всех других, особенно когда он делал заявления — как в августе 1908 года, — что у Британии и Германии нет общей причины для войны — нет общей цели для войны и нет общей территории для войны.