Черчиль

Кампания при Дарданеллах, непосредственная причина падения Черчилля, по-разному оценивалась в течение последующих десятилетий. В межвоевный период, в свете последовавшей бойни на Западном фронте и. собственной защиты Черчиллем своих действий в книге «Мировой кризис», комментаторы и историки более благосклонно взирали на проведенное Комиссией по Дарданеллам расследование событий в 1916 году. Впоследствии, других писателей это не особенно убедило. Они сомневались в том, что победа вообще была достижима, а если и была, то в том, что могла решительно сократить срок войны с Германией. Для таких авторов это была экстравагантная интермедия, которую никогда не надо было показывать. Соответственна изменялась оценка роли Черчилля и его ответственности. Вероятно, неудивительно то, что было достигнуто согласие считать, что, хотя Черчилль и подлежал порицанию за недостатки в изначальной концепции и планировании, порицанию подлежал не только он один. Механизм правительства был неадекватен поставленным перед ним задачам.

Тем не менее, коротко говоря, последствия для собственной репутации Черчилля были суровыми. Критики и враги, которых он нажил ранее по другим вопросам, ухватились за Дарданеллы. Какие уроки извлек из этого сам Черчилль — распознать труднее. Как в речи по поводу своей отставки в Палате Общин, так и в последующих письменных работах он не раскаивался — очень немногие политики освобождают себя от самозащиты. Да и где-то глубоко под Черчиллем-политиком скрывался Черчилль-человек, который был уязвлен и погружен в депрессию из-за неудач и отказов. Было ли это фатальной трещиной его натуры, которая превратит самые радужные его надежды в пустоту отчаяния? Двадцатого мая Клементина Черчилль написала премьер-министру, уговорила его не расставаться с Уинстоном. Почти четыре года он работал над тем, чтобы изучить каждую деталь морской науки. Никто не сможет его заменить. Она отважилась предположить в письме Асквиту, что очень немногие в его Кабинете обладают такой силой, воображением и беспощадностью в борьбе с Германией, какими обладал ее муж. Ответа она не получила. Однако в том же месяце премьер-министр сделал горестное замечание по поводу того, что, как он полагал, у Черчилля не было чувства меры: «Говорить языком людей и ангелов, день и ночь напролет трудиться в управлении — все это бесполезно, если человек не внушает доверия»[35]. «Я знал все, — впоследствии писал сам Черчилль, — и не мог сделать ничего»: нельзя было дать более наглядную картину потери власти[36]. Тем не менее, из своего разочарования Черчилль извлек один урок. Военно-морской министр был, безусловно, могущественной фигурой, но он не стоял на позиции верховной власти. «Со времен Дарданелл я был уничтожен, — писал он, — и главное предприятие ушло прочь, несмотря на мои старания сделать основное и объединить управление войной из подчиненного положения». Неблагоразумно идти на такое рискованное предприятие[37]. Оставалось увидеть, не заключат ли его те ошибки, которые он сделал при изучении этого урока, в подчиненное положение до конца его жизни.

Прирожденный солдат, 1915–1916

Марго Асквит, жена премьер-министра, была в числе тех, кто ударился в размышления относительно положения, в котором оказался Уинстон Черчилль. Ее превосходительство брала за основу не интеллект или здравый смысл, а уникальное сочетание мужества и яркой индивидуальности. Она находила его страстно желающим быть в окопах и мечтающим о войне и делала заключение, что он прирожденный солдат. Все это было весьма необычным.

Называя себя «блудным сыном», 18 ноября 1915 года Черчилль перебрался во Францию, чтобы вступить в ряды оксфордширских гусар. Однако, «отец», заметивший его, когда он был еще очень далеко, был сэр Джон Френч, главнокомандующий, пригласивший его на обед и предложивший ему командование бригадой. Черчилль настаивал, что сначала он должен набраться опыта окопной войны, и был прикреплен к Гренадерскому гвардейскому батальону. Ему льстило, что в свое время великий герцог Мальборо служил в этом батальоне и командовал им. Сослуживцы-офицеры встретили его угрюмо. Ему было сказано, что для него найдут слугу, который будет носить его пару носок и бритвенные принадлежности. Остальное снаряжение должно остаться в тылу. Черчилль настаивал на том, чтобы лично испытать жизнь в окопах— и чудом избежал смерти. Он хотел облегчить свою новую жизнь и отдавал честь своему командиру так же четко, как и все. Все-таки «обыкновенным» солдатом он быть не мог. Он собирал политические и военные сплетни у посетителей и записывал на бумагу свои идеи на подвижных щитах, которые могли использоваться при атаке. Когда мать предложила «задать баню» его друзьям в Лондоне от его имени, Уинстон ответил, что его отношение к правительству можно назвать скорее безразличным, чем враждебным. В ее тоне должна быть соль, а не горечь.