Черчилль

Таким образом, методы работы премьер-министра почти не изменились, и повседневные заботы стали своего рода ритуалом. Утро он обычно проводил лежа в постели, на нем был цветастый халат, в ногах мурлыкал кот. Черчилль посасывал сигару и цедил сквозь зубы короткие наставления секретарям. Идя на поводу у своего властного, раздражительного нрава, наводившего страх на окружающих, Черчилль частенько грубил и бывал нетерпим со своими соратниками, особенно в годы суровых испытаний войны. К счастью, обычно вспышки гнева быстро угасали, и нередко вслед за ними жертву резкости премьер-министра утешал поток ласковых слов из его же уст. Часто, в зависимости от того, насколько тяжелым выдавался день, Черчилль отходил ко сну между двумя и четырьмя часами утра, вынуждая собеседников бодрствовать вместе с ним до этого времени.

Один из таких вечеров в резиденции Чекере описал в своих дневниках генерал Алан Брук. Это был вечер накануне назначения генерала начальником штаба имперских войск. «После ужина, продолжавшегося до одиннадцати часов вечера, Уинстон натянул поверх своего «костюма сирены» (siren suit) цветастый халат и началась настоящая вечеринка. Мы поднялись на второй этаж — нас ждал киносеанс: немецкие и русские фильмы до полуночи. Затем мы вновь спустились на первый этаж, и я должен был в течение часа докладывать премьер-министру о ходе операции «Бампер» — этим кодовым названием обозначались маневры, предпринимаемые в тот момент в целях отражения возможного вторжения неприятеля в Англию. (…) После этого премьер-министр завел со мной разговор о намеченных операциях в Северной Африке и в Средиземноморье, которым он придавал большое значение. Потом он пустился в рассуждения об оставшейся на Британских островах армии. (…) В конце концов, когда часы уже пробили четверть третьего утра, Черчилль предложил пойти в холл перекусить сандвичей. Я надеялся, что это был сигнал отхода ко сну, но не тут-то было! Мы бодрствовали до трех часов утра, прежде чем пойти спать. Премьер-министр включил граммофон и принялся семенить взад-вперед по холлу, то и дело подпрыгивая в такт музыке, — полы его халата развевались, в одной руке он держал сандвич, в другой — пучок кресс-салата. Всякий раз, разворачиваясь перед камином, он останавливался, чтобы высказать осенившую его мысль или очередной афоризм. «Человеческая жизнь, — говорил Черчилль, — похожа на движение по длинному коридору с закрытыми окнами, которые чья-то невидимая рука открывает одно за другим, однако свет, падающий из открытых окон, лишь сгущает мрак в конце коридора»^{289}.

Черчилль в равной мере удивлял министров и генералов своим недюжинным аппетитом: плотные завтраки с отбивными и беконом, обильные, тщательно продуманные дневные трапезы, тонкие вина, неизменно дополнявшие великолепный стол, а уж о неотъемлемом атрибуте премьер-министра — коньяке — и говорить не приходится. В своих «Воспоминаниях» Иден говорит об ужине в «Рице». «Отменные блюда, — пишет он, — устрицы, молодые куропатки, приятная беседа. Уинстон был в отличной форме, много говорил о прошлом, о далеком прошлом»^{290}.

В других рассказах Черчилль предстает человеком, всегда пребывавшим в хорошем настроении и наделенным удивительной способностью никогда не терять присутствия духа. Так, во время рождественских праздников 1941 года Черчилль гостил в Белом доме. Однажды, по своему обыкновению, он что-то диктовал лежа в ванне. Текст был довольно длинный, поэтому Черчилль вышел из ванны и, завернувшись в полотенце, продолжал диктовать, шагая взад-вперед по комнате. В какой-то момент полотенце соскользнуло с его бедер, но он не придал этому ни малейшего значения. Вдруг в комнату вошел Рузвельт и был несколько озадачен, увидев Черчилля, расхаживавшего в чем мать родила и что-то диктовавшего. Потомок герцога Мальборо нисколько не смутился и объявил Рузвельту: «Вот видите, мне нечего скрывать от президента Соединенных Штатов!»^{291}

Гарольд Макмиллан, прибывший из Алжира в Касабланку на конференцию, проходившую в январе 1943 года, шутливо описывал британского премьер-министра и его окружение: «Его забавная привычка проводить добрую часть дня в постели, а ночь — на ногах доставляла немало хлопот персоналу гостиницы. Уинстон был в прекрасной форме. Все время, пока длилась конференция, он очень много ел и пил, решал самые разные проблемы, часами играл в безик и английский бильярд, активно развлекался. (…) Конференция, продолжавшаяся две недели, напоминала одновременно круиз, курс летних лекций и деловую встречу. На стендах было вывешено расписание собраний различных рабочих групп — «занятия» обычно заканчивались около пяти часов вечера. Отбыв тягостную повинность, генералы и адмиралы отправлялись на пляж строить замки из песка и гальки»^{292}.

* * *