Черчилль

Следует отметить характерные особенности исторических произведений Черчилля. В них преобладает повествование. В своих книгах Черчилль, прежде всего — рассказчик. Именно в качестве рассказчика он дает волю своему красноречию и богатому воображению. Кроме того, ему сослужили хорошую службу его красивый, немного старомодный язык и полный драматизма стиль. Его понимание прошлого, в котором решающую роль играли политика и военная сила, было слишком уж традиционным, к тому времени его взгляды уже мало кто разделял. Черчилль утверждал, что история вращается вокруг войн и завоеваний, монархов и династий, государств и правительств, что история человечества — это история войн. «Сражения, — писал он, — это межевые столбы, отмечающие ход истории. Сегодня люди не хотят мириться с этой досадной истиной, и зачастую историки трактуют решения, принятые в пылу сражения, как политические или дипломатические. Однако великие сражения, независимо от того, выиграли мы их или проиграли, меняют весь ход событий, дают новую шкалу ценностей и рождают новую атмосферу в войсках и государствах, — нам остается лишь безропотно подчиниться новым условиям»[195].

Разумеется, эта концепция истории-сражения не лишала Черчилля дальновидности. Его творчество выходит за рамки событийной истории. Он предпочитал рассматривать события в их долгосрочной связи. «Все время, — говорил он, — происходят какие-то события, но они происходят не сами по себе, а являются конечным звеном длинной цепочки причин, которую постоянно нужно держать в голове, только тогда мы сможем понять природу следующей причинной цепочки: как она возникает или как она сходит на нет»[196].

Тем не менее, в выборе Черчиллем проблематики сказалась его викторианская закалка. Он не был знаком ни с трудами Фрейда, ни с трудами Маркса. Будучи не в силах выйти за рамки своего романтико-аристократического мировоззрения, Черчилль оставил без внимания целый пласт истории. Он не придавал экономическому базису никакого значения. Так, промышленная революция, которой Британия была обязана своим величием, осталась за пределами его поля зрения. В том прошлом, которое он сделал объектом своего изучения, не было места ни науке, ни технике, ни экономике. Черчилль считал, что история должна прославлять величие народа, что история — это источник духовных сил, которые необходимы нам, чтобы справиться с настоящим и не страшиться будущего.

* * *

Излишне говорить о философии истории Черчилля. Он был человеком действия и не увлекался умозрительными построениями. Тем не менее, он много размышлял и анализировал. Ощущение совершающегося исторического процесса и постоянное обращение к прошлому — две основные составляющие черчиллевского менталитета — направляли ход его мысли и определяли его миропонимание. В этом плане Черчилля можно сравнить разве что с другим колоссом XX века — генералом Де Голлем. Оба они полагали, что великие исторические события являются лишь отголосками более или менее отдаленных событий, уже известных мировой истории. Как тонко подметил Алан Буллок, если такой энергичный человек, как Черчилль, взялся за сочинение исторических произведений, то лишь потому, что он нашел в этом «еще один способ самовыражения, еще одно поле деятельности»[197]. Вот почему в своих книгах Черчилль-историк так разборчив и так субъективен. Однажды он даже сказал Эшли: «Дайте мне факты, а уж я выстрою из них замечательное доказательство своей теории»[198]. В сущности, в своих книгах он описывал события не такими, какими они были на самом деле, а такими, какими он хотел бы, чтобы они были.

Если резюмировать черчиллевское понимание прошлого, то можно сказать, что оно определялось тремя моментами. Во-первых, он не разделял детерминистских взглядов на историю. Напротив, Черчилль верил в свободную волю, в свободу действия, в решающую роль личности в истории. Он верил в случай и не верил в неизбежность. В одной из глав «Мыслей и приключений», в которой речь зашла об обезличивании современного общества, Черчилль прямо поставил вопрос о роли коллективных сил и сверходаренных людей — героев — в истории. И тут же без дальнейших церемоний ответил, что история человечества — это, прежде всего история великих людей. «Мировая история — это в первую очередь эпическая поэма об исключительных людях, чьи мысли и поступки, свойства характера, добродетели и победы, слабости или преступления решали судьбу человечества». Вот почему лучше оказаться в блистательном меньшинстве (the glorious few), нежели в безликой массе (the anonymous innumerable many)[199].