Черчилль

Как бы то ни было, переставшие быть секретными архивные материалы и великое множество позднейших исторических исследований показали, что Черчилль никогда не противился открытию фронта во Франции, ведь от этого зависело освобождение Европы. Однако он считал — и с ним были согласны все британские военачальники, — что проведение этой операции возможно лишь в том случае, если военному и экономическому потенциалу гитлеровской Германии будет нанесен ощутимый урон. Вот почему Черчилль прилагал огромные усилия, чтобы отложить на максимально возможный срок высадку войск на французских берегах. Бесспорно, эта операция была очень рискованной и могла обернуться катастрофой — стать вторым Дюнкерком. А потому нет ничего удивительного в том, что кровавая битва, произошедшая в августе 1942 года в Дьепе и завершившаяся поражением англо-канадцев, была воспринята в Лондоне как предупреждение о тяжелых испытаниях, уготованных союзникам на том берегу Ла-Манша, и заставила призадуматься слишком прытких сторонников высадки во Франции.

Советская историография слишком односторонне подходит к этой сложной проблеме. Типичный взгляд демонстрирует, например, историк Трухановский, рассматривающий позицию британцев по вопросу об открытии второго фронта как бесконечное «жульничество» и доказательство «лицемерия» Черчилля, стремившегося прежде всего ослабить Советский Союз и захватить контроль над Балканами [321]. Британский премьер-министр был весьма последователен, неизменно отстаивая и превознося свою средиземноморскую стратегию, в центре которой вплоть до 1944 года оставался Апеннинский полуостров. Именно в Италии Черчилль якобы видел идеальный плацдарм и ключ к победе над рейхом. Его последовательность свидетельствовала о том, что он заранее сделал выбор в пользу Средиземного моря — зоны интересов Британской империи. С другой стороны, премьер-министр почти не обращал внимания на регулярные донесения своих советников о развале Германии изнутри, вроде того, как это было в 1918 году. Романтизм и богатое воображение по-прежнему были его отличительными чертами, и он долгое время лелеял надежду на восстание в оккупированных странах. Участники движения Сопротивления и местное население оказали бы, таким образом, неоценимую помощь освободительной армии союзников. Впрочем, начиная с 1943 года эта сладкая надежда стала угасать.

Итак, чем же руководствовался Черчилль, отрабатывая стратегическую линию второго фронта? Политико-идеологические объяснения, которые получили широкое распространение во времена холодной войны, слишком просты и поверхностны. Вопреки бытовавшему некогда мнению, позиция Черчилля вовсе не была продиктована коварным умыслом обескровить Советский Союз, бросив его на произвол судьбы на Восточном фронте. Это было нужно якобы для того, чтобы, улучив момент, англо-американские союзники могли без труда освободить Европу и заодно поживиться плодами победы в свете новой геополитики. Напротив, в 1942—1943 годах Черчилль лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что для победы Великому альянсу нужны были все три участника, что англо-американские союзники не могли свергнуть нацистский режим без помощи Советского Союза — самой большой страны в мире.

В действительности можно назвать два ряда причин, объясняющих настороженность Черчилля по отношению к этой неслыханной, гигантской экспедиции. В конце концов не знающая поражений и непобедимая с виду Германия образца 1940 года тоже отказалась, ввиду неожиданно возникших препятствий, от проведения операции «Морской лев». У немцев не хватило смелости даже приступить к ее осуществлению.

Первым фактором, повлиявшим на выбор Черчилля, был страх потерять слишком много человеческих жизней. Картины кровавой бойни времен окопной войны, бушевавшей от Соммы до полуострова Пашаэли, были слишком живы в памяти очевидца тех трагических дней. Вот почему британский премьер-министр не спешил посылать на смерть своих соотечественников. Он прежде всего заботился о том, чтобы не допустить повторения печального опыта лобовых атак, которые выкосили бы цвет британской молодежи. В этом американские союзники были солидарны с Черчиллем, они также не хотели приносить больших человеческих жертв и делали все возможное, чтобы сократить потери до минимума.

Джон Макклой, бывший в те времена заместителем министра обороны Соединенных Штатов, после войны поведал, как весной 1944 года Черчилль заявил ему, что отказывается пускаться в слишком рискованные предприятия: «Если Вы думаете, что я тяну время, боясь потерь, — это не так. Я не боюсь боевых потерь, я боюсь такихпотерь. Никто не может обвинить меня в нежелании бороться и помочь советскому народу, но мысль о том, что на моих глазах погибнет все молодое поколение Британии, невыносима» [322]. Однако в биографии герцога Мальборо Черчилль не переставал повторять, что в некоторых обстоятельствах, например, для того, чтобы одержать окончательную победу, нужно быть готовым к большим потерям [323].