Черчилль. Биография

Клементина приехала в Бленхейм. Первые два дня Черчилль слишком стеснялся, чтобы предложить ей выйти за него замуж. На третье утро кузен Санни зашел в его спальню и стал убеждать быстрее встать и не упустить шанс, возможно навсегда. Черчилль внял совету и пригласил Клементину на прогулку в сад. Во время прогулки начался дождь. Они укрылись в маленьком декоративном храме Дианы. Там Черчилль набрался мужества и спросил, не согласится ли она стать его женой. Она согласилась.

Пара решила держать помолвку в тайне, пока Черчилль не напишет об этом матери Клементины в Лондон. Но на обратном пути он встретил своего друга Ф. Смита и проболтался. Дома он написал матери Клементины: «Я не богат и не обладаю властью, но ваша дочь любит меня, и с этой любовью я чувствую в себе достаточно сил, чтобы взять на себя великую и священную ответственность. Думаю, я смогу дать ей счастье и положение, достойные ее красоты и добродетели».

Черчилль попросил Клементину взять письмо с собой, поскольку она собиралась в этот день вернуться в Лондон. Но в последний момент он решил составить ей компанию, а потом привезти в Бленхейм и мать, и дочь. Он уехал с ней в Лондон и вернулся с ними обеими специальным поездом. «Он очень похож на лорда Рэндольфа, – написала мать Клементины подруге. – В нем видны некоторые его недостатки и все его достоинства. Он добрый и ласковый, нежен к тем, кого любит, и ненавидим теми, кто не подпал под его обаяние».

Новость о помолвке Черчилля вскоре стала известна обществу. «Уверен, этот союз придаст вам новые силы, – написал Морли, – и облегчит крутой и тяжелый подъем, который вам предстоит». Через два дня Черчилль был в Суонси, где, выступая с большой речью на тему англо-германских отношений, обрушился с критикой на тех, кто пытается распространять в стране слухи, что война между Великобританией и Германией неизбежна. «Морская политика любой партии, которая хочет удержаться у власти, – говорил он, – должна базироваться на разумных мерах защиты своих берегов. Это обеспечит Британии мирное развитие и в то же время избавит нас от проклятия континентального милитаризма. Не существует столкновения интересов – крупных, важнейших интересов – между Британией и Германией ни в одной части мира. Они одни из наших лучших партнеров, и, если с ними что-то случится, не знаю, что произойдет с рынком нашей страны».

Тем, кто утверждал, что Германия представляет угрозу, Черчилль сказал: «Двум великим народам не за что драться. Нет такого приза, за который можно было бы соперничать, и нет места, где можно было бы столкнуться. Есть тысяч пятнадцать смутьянов, жуликов и ворчунов в Британии и Германии, кто говорит об опасности войны и хочет этой войны. А что остальные? Что остальные сотни миллионов человек, живущих на островах и в Германии? Неужели мы все такие бараны? Неужели демократия двадцатого века настолько слаба, что не может проявить свою волю? Неужели мы все станем куклами и марионетками, которых можно дергать за веревочки вопреки нашим интересам, а мы будем биться в отвратительных конвульсиях? Нет, у меня глубокая и неколебимая вера во внутреннюю доброту великого народа. Я верю, что трудящиеся всего мира имеют общие интересы. Я верю, что так называемая «международная солидарность трудящихся» является огромным благом, дарованным всем народам».

Весь август Черчилль предавался размышлениям о процедуре арбитража, которая вынуждала его вмешиваться в каждый трудовой конфликт в торговле или промышленности. В начале сентября он понял, что требуется некая более формальная и постоянная структура. Он предложил создать действующий третейский суд, состоящий из двух представителей рабочих, двух предпринимателей и председателя, назначаемого Министерством торговли. Суд должен собираться в любое время, когда этого потребуют обе стороны. Кабинет одобрил план Черчилля, и он немедленно был приведен в действие. В течение двенадцати месяцев суд разобрал семь трудовых споров.

Черчилль и Клементина планировали свадьбу на середину сентября. Но даже в этот короткий период помолвки невеста заколебалась. «Она увидела лицо единственной реальной соперницы, которую ей доведется узнать за все пятьдесят семь лет супружеской жизни, – писала позже ее дочь Мэри, – и в какой-то момент струсила». Этой соперницей была общественная жизнь и политика, которая, по словам ее дочери, «имела постоянные притязания на его время и интересы». Пока Клементина раздумывала, брат Билл напомнил ей в письме, что она уже разорвала две помолвки и что ей не стоит выставлять себя на посмешище и унижать такого популярного человека, как Черчилль. «Но сильнее братских увещеваний, – писала Мэри, – подействовали тепло, энергичная настойчивость Черчилля и его абсолютная уверенность в будущем, которые смели одолевающие ее сомнения».