У Черчилля к этому времени уже развеялись все иллюзии относительно Сталина. Он больше не собирался позволять русским свободно хозяйничать в Румынии в обмен на их признание некоммунистического правления в Греции. «Отказ в праве на существование оппозиционных партий и депортация противников коммунизма, усилившаяся в последние недели, – телеграфировал он Рузвельту 8 марта, – превращает в фарс Ялтинскую декларацию свободной Европы». Он также сообщил президенту, что «все партии и классы Британии всей душой против советского господства в Польше. Лейбористы выступают не меньше консерваторов, и социалисты не меньше католиков. Как только выяснилось, что нас вводят в заблуждение и что хорошо известная коммунистическая практика применяется в Польше либо непосредственно русскими, либо их люблинскими марионетками, в британском обществе сложилась очень тяжелая ситуация».
Черчилль призывал Рузвельта соединиться и «оказать упорное давление» по вопросу сохранения свободы Польши. Но здоровье Рузвельта не позволяло ему не только ответить, но даже прочитать телеграмму Черчилля. Он умирал, но его состояние скрывалось даже от ближайшего союзника и партнера. 18 марта в обращении к Рузвельту Черчилль выражал надежду, что его телеграммы по поводу Польши, Румынии и прочих не вызывают скуку, и добавил: «Наша дружба – скала, на которой я строю мир будущего, пока являюсь одним из его строителей. Мир с Германией и Японией не принесет особого покоя ни вам, ни мне (если я еще буду иметь к этому отношение). Я замечаю в последнее время, что, когда завершается война гигантов, начинается война пигмеев. А измученный и голодный мир способствует их наступлению. Как отреагирует Сталин или его преемник, – спрашивал Черчилль президента, – на наше отношение к этому?»
В тот день, когда была отправлена эта телеграмма, Черчилль узнал, что с момента высадки в Нормандии погибла 71 000 американцев. Потери британцев и канадцев за тот же период составили 33 000 человек. Тем временем Монтгомери готовился к новому наступлению. 23 марта Черчилль на самолете «Дакота» вылетел в Голландию и приземлился на изрытом воронками от снарядов аэродроме в Венло. Оттуда на машине он пересек границу Германии и прибыл в штаб-квартиру Монтгомери. «Есть надежда форсировать реку сегодня ночью, – телеграфировал Черчилль Сталину, – и завтра утром закрепиться на плацдарме».
В предутренние часы 24 марта Черчилль из артиллерийского наблюдательного пункта следил за началом наступления Монтгомери. В нескольких километрах к востоку на противоположный берег Рейна был сброшен парашютный десант.
Кадоган, сидя в Лондоне, записал в дневнике: «Монти атаковал прошлой ночью и, похоже, удачно. ПМ, разумеется, там». Более двух тысяч самолетов пролетели за реку. Позже Черчилль вспоминал, что в то же время «самолеты парами и тройками возвращались как-то неровно, охваченные дымом и даже огнем. С неба падали обломки. Воображение, основанное на опыте, рисовало жестокую и мучительную картину».
Черчилль с Бруком объехали весь фронт Монтгомери – сначала в Ксантен, затем через Мариенбаум на высоту к югу, откуда наблюдали за переправой 51-й дивизии. На следующее утро Черчилль более чем на полтора часа поднялся в воздух на маленьком самолете Монтгомери «Мессенджер». Он пролетел 220 километров на высоте всего полутора сотен метров. Пилот самолета капитан Мартин позже вспоминал, как они на маленьком самолете, без радиосвязи с землей, осматривали оборонительные позиции немцев к востоку от Рейна и видели вспышки британской артиллерии к западу. «Я опасался, – записал Мартин, – в первую очередь американцев, которые не могли знать, что это наш самолет».
Благополучно вернувшись, Черчилль отправился в штаб-квартиру Эйзенхауэра. Оттуда он, Эйзенхауэр и Монтгомери поехали в Бюдерих, на западный берег Рейна. Потом Эйзенхауэр уехал. Черчилль с Монтгомери собрались двигаться дальше, но тут Черчилль заметил поблизости небольшой катер. «Может, нам переправиться и посмотреть, что на том берегу?» – спросил он. «Почему бы и нет?» – неожиданно быстро согласился Монтгомери.
В компании нескольких старших офицеров-американцев они переплыли на восточный берег. «Мы высадились на залитый солнцем, абсолютно мирный немецкий берег, – позже вспоминал Черчилль, – и совершенно спокойно погуляли там с полчаса». Переправившись назад, они снова поехали в Бюдерих. Там Черчилль зачем-то решил полазить в руинах разбитого дорожного моста. В это время примерно в километре от них в реку стали падать немецкие снаряды. Постепенно они стали падать ближе. Потом один пролетел у них над головами и врезался в воду. Снаряды взрывались от удара о дно и поднимали огромные фонтаны. Еще несколько снарядов упало среди автомобилей, которые стояли недалеко от них под прикрытием берега. Тогда генерал Симпсон, командующий этим участком фронта, подошел к Черчиллю со словами: «Премьер-министр, перед вами снайперы. Они простреливают обе стороны моста. Я не могу взять на себя ответственность за вашу безопасность здесь и должен просить вас уйти».