Уже через два дня после рождения сына Черчилль в палате общин обрушился с критикой на судей, которые, по его мнению, несправедливо относились к профсоюзам. Черчилль говорил: «Цель – освободить профсоюзы от унизительных судебных тяжб, в которые их постоянно втягивают, и дать им свободно развиваться без бесконечных проверок и неуверенности в завтрашнем дне из-за частых судебных процессов. Все последние годы профсоюзы стараются запутать, унизить, задергать; каждый их шаг подвергался проверкам и таким судебным решениям, которые приводили в изумление лучших юристов страны. Там, где затрагиваются классовые и партийные интересы, уже невозможно не обращать внимания на то, что суды не пользуются доверием народа. Напротив, очень большое количество населения уверено, что они, может быть, и подсознательно, но предвзяты». Со скамей консерваторов немедленно раздались крики «Нет!» и «Возьмите свои слова обратно!». Политические противники Черчилля не могли допустить, чтобы эти обвинения были забыты, и 3 июня Spectator охарактеризовал их как «глубоко прискорбные и вредные». А Черчилль тем временем наслаждался отцовством. «Меня очень многие поздравляют с рождением сына, – написал он Клементине из лагеря оксфордширских гусар в Бленхейме. – А поскольку отсутствие ревности облагораживает мою природу, все поздравления складываю к твоим ногам».
Еще до рождения Рэндольфа родители называли его между собой «чамболли». «Моя драгоценная кошечка, – писал Черчилль жене, – надеюсь и верю, что ты ведешь себя хорошо, не сидишь и не напрягаешься. Поправляйся, набирайся сил и наслаждайся той радостью, которую, я уверен, доставило тебе это событие. Чамболли должен заниматься своим делом и помогать тебе с молоком, так и передай ему от меня. В его возрасте жадность и даже свинство за столом считаются достоинствами».
22 июня состоялась коронация Георга V и королевы Марии. Черчилль с Клементиной приехали на церемонию вместе. «Все восхищались, – позже писал он ей. – Уверен, ты будешь долго вспоминать об этом и рассказывать детям, чтобы это стало семейной традицией, которую они передадут тем, кого мы не увидим». После напряженного дня Клементина уехала отдохнуть на побережье. Черчилль остался в Лондоне. 28 июня он пригласил на ужин в «Кафе-Рояль» Ллойд Джорджа. «Он рассыпался в комплиментах тебе, – писал Черчилль жене, – говорил, что ты – мое спасение и что твоя красота – самое малое из твоих достоинств. Мы продлили договор о сотрудничестве еще на семь лет».
Неделей позже Черчилль принял участие в королевской процессии в Сити и обратно через Северный Лондон. «Разумеется, – сообщал он Клементине, – на всем пути меня приветствовали, а в некоторых местах яростно освистывали. Я ехал в карете с герцогиней Девонширской и графиней Минто. Это было несколько неловко для обеих, поскольку они тори. Они впали в отчаяние, когда приветственные крики стали особенно громкими, но немного приободрились у Мэншн-хауса, где собрались самые враждебные мне демонстранты. Впрочем, дамы были очень вежливы, хотя немного нервничали. Я не реагировал на приветствия и вообще не обращал внимания на толпу».
Этим же вечером Черчилль ужинал в Другом клубе. Приглашенным гостем был Китченер, который отправлялся специальным представителем Британии в Египет. «Моя драгоценная, – продолжал он в письме Клементине, – я приеду к тебе в субботу, возьму машину от Уолтон-Хит и успею к ужину. На следующий день буду инспектировать пехоту. Буду очень рад тебя увидеть. В доме без тебя очень тихо. С удручающей скоростью превращаюсь в холостяка».
Через четыре дня после коронации в палате общин консерваторы вновь ополчились на Черчилля. Альфред Литтлтон, бывший министр по делам колоний, заявил, что тот «имеет недостаток, который никогда не был характерен для Министерства внутренних дел и который, я думаю, в целом не одобряют англичане, – постоянные апелляции к галерке». Недовольство Литтлтона вызвало недавнее решение Черчилля выпустить из тюрьмы семь юношей. Напоминая о других случаях, когда Черчилль критиковал строгость приговоров и сокращал сроки заключения, Литтлтон заявил: «Все это показывает, что у министра внутренних дел вошло в привычку изменять, смягчать и даже отменять приговоры без предварительной консультации с судьями, которые их выносили. Это делается под прикрытием права министра внутренних дел, который, как видно на самых простых примерах, не берет на себя труда ознакомиться со статьями закона и присваивает себе право отменять наказания».