Черчилль надеялся убедить Ллойд Джорджа, что вступление в войну может оказаться неизбежным. «Больше всего меня беспокоит, чтобы не было прервано наше давнее сотрудничество, – пояснял он в другой записке к нему. – Вспомните вашу роль в Агадире. Я тогда упросил вас приехать и оказать помощь в выполнении нашего долга. Теперь же участием в мирном процессе мы в будущем сможем регулировать договоренности и предотвратить повторение условий 1870 г.». В этот же день Черчилль попытался иным образом повлиять на Ллойд Джорджа. Он направил к нему армейского офицера майора Олливанта, который в течение года осуществлял взаимодействие между Военным министерством и штабом военно-морских сил. Майор объяснил Ллойд Джорджу: «Основная задача Германии в отношении нашей страны заключается в недопущении высадки британской экспедиционной армии. Поэтому можно полагать, что присутствие или отсутствие британской армии определит действия Бельгии. А это, скорее всего, решит судьбу Франции».
Ллойд Джордж все еще не мог решить, станет ли нападение на Бельгию достаточной причиной для объявления Германии войны. «Мы станем противниками до конца жизни, – предупреждал его Черчилль. – Притом что я глубоко привязан к вам и доверял вашим инстинктам на протяжении почти десятка лет».
1 августа Черчилль получил заверение от влиятельного члена Консервативной партии лорда Роберта Сесила, что «если правительство решит направить экспедиционные силы на континент, оно может рассчитывать на поддержку всей нашей партии». Но в этот же день, казалось, появился шанс на предотвращение конфликта. «Вечерние новости вновь возрождают надежду, – написал Черчилль Сесилу. – Открывается перспектива проведения переговоров между Австрией и Россией на условиях, предложенных Германией. Для этого необходимо приложить все усилия. Но столкновение может произойти в любой момент по недоразумению или случайности. Я полагаю, что при любых обстоятельствах, если мы позволим Германии растоптать бельгийский нейтралитет и не поможем Франции, мы окажемся в очень незавидном положении как с точки зрения наших интересов, так и нашей чести».
Вечером Черчилль ужинал в одиночестве. Вскоре после девяти вечера позвонил Ф. Э. Смит, пожелавший увидеться с ним. С ним пришел Макс Эйткен, будущий лорд Бивербрук, канадский финансист, парламентарий от Консервативной партии и доверенное лицо Бонара Лоу. Черчилль повторил им то, о чем написал Сесилу, – появилась вероятность предотвращения конфликта. Некоторое время собеседники сидели молча. «Неопределенность становилась невыносимой, – позже написал Черчилль. – В одиннадцать вечера я собирался встретиться с премьер-министром. Пока же делать было нечего. Мы сели за карточный стол и начали играть в бридж. Едва мы сдали карты, как появился очередной «красный чемоданчик» из Министерства иностранных дел. Я открыл его и прочитал: «Германия объявила войну России».
Черчилль понимал, что нападения Германии на союзницу России, Францию, ждать недолго. Оставив карты, он отправился на Даунинг-стрит, где сказал Асквиту, что, несмотря на нерешительность правительства, намерен немедленно отдать приказ о полной мобилизации флота. «Премьер-министр просто посмотрел на меня и не сказал ни слова, – позже вспоминал Черчилль. – Несомненно, он чувствовал себя связанным утренним решением кабинета. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что он и пальцем не пошевелит, чтобы остановить меня. Я вернулся в Адмиралтейство и отдал приказ». Была уже полночь. «С сожалением должен сообщить, – написал он лорду Роберту Сесилу, – что уже после моего последнего письма к вам мы узнали, что Германия объявила войну России. Полагаю, не придется долго ждать и разрыва ее отношений с Францией. Развитие событий, скорее всего, будет весьма неблагоприятным для Бельгии».
«Дорогая кошечка, – сообщал он Клементине в час ночи. – Все пропало. Германия перечеркнула все надежды, объявив войну России, а объявление войны Франции должно последовать очень скоро. Прекрасно понимаю твое отношение, но мир сошел с ума, и мы должны позаботиться о себе. Я очень по тебе скучаю. Твое влияние – направляющее и благотворное – имеет для меня огромную важность».
Российское правительство призвало Францию уважать русско-французский договор от 1894 г. В это же время немцы готовились сначала выбить из войны Францию, после чего развернуться в сторону России. Немецкий план нападения на Францию предполагал бросок через Бельгию. Именно на основании этого Черчилль еще в 1911 г. предсказывал, что решающее сражение должно состояться на сороковой день, и оценивал события, которые должны были привести к этому сороковому дню.